Правозащитники обсудили проблемы реабилитации вернувшихся из Сирии женщин и детей

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Власти признают необходимость возвращения из Сирии жен и детей боевиков, в том числе уроженцев Северного Кавказа, но актуальны проблемы их реабилитации и социальной адаптации, указали участники прошедшего в Москве семинара.

Как писал "Кавказский узел", ведется постоянное обсуждение проблемы возвращения российских граждан из Сирии на родину. Так, 2 июня в фильм "Запрещенные дети" о судьбе пятерых сестер из Чечни, оказавшихся после гибели родителей в сирийском лагере Аль-Холь, показали в Москве. Режиссер фильма Евдокия Москвина рассказала, через какие трудности пришлось пройти родным девочек, чтобы добиться их возвращения домой. Работа по вывозу детей из Сирии и Ирака ведется недостаточно активно, отметили участники дискуссии после показа.

В Москве в Сахаровском центре** и в онлан-формате 3 июня прошел семинар "Профилактика праворадикального и религиозно мотивированного насильственного экстремизма. В поисках позитивного опыта". Его организаторами выступили Информационно-аналитический центр "Сова"** и Центр анализа и предотвращения конфликтов. Он был посвящено возвращению из Сирии, с подконтрольной ИГИЛ* территории, российских граждан, уехавших в "Исламское государство"* по своим причинам.

Модерировала мероприятие директор Центра анализа и предотвращения конфликтов Екатерина Сокирянская. В основном речь шла о детях и женщинах, уехавших в "Исламское государство"*, констатировал побывавший на мероприятии корреспондент "Кавказского узла".

Выступая со вступительной речью, Екатерина Сокирянская указала, что крайне трудно указать статистику уезжающих: кто эти люди - мужчины, женщины, дети. По словам Сокирянской, чаще всего Россию покидали семьями, однако возвращаются или пытаются вернуться в основном женщины с детьми, поскольку почти все мужья были убиты в ходе войны.

"Стоит отметить, что Россия - в лидерах по возвращению граждан. Западные государства, Европа почти не принимают пожелавших вернуться. И в этом смысле Россия может поделиться своим опытом. Речь идет о реинтеграции и реабилитации возвращенцев - в социологическом смысле", - сказала Сокирянская.

Первой докладчицей выступила Фарангиз Атамурадова. Она общалась на английском языке и по видеосвязи – это было необходимо для того, чтобы речь была понятна слушателям, которые смотрели онлайн-трансляцию в интернете и не понимали по-русски. Она сообщила, что ее организация совместно с американским изданием New York Times ведет исследовательский проект "Посадка семян ядовитого дерева" и изучает архивы, документы и файлы, полученные от ИГИЛ*. Во главу проекта ставятся два вопроса: каковы основные нарративы ИГИЛ* в учебниках для детей и какие механизмы используются для передачи фундаментальных положений его доктрины детям.

"Проведя историческую оценку, мы пришли к выводу, что шестилетнее образование в Ираке до возникновения ИГИЛ* было бесплатным, обязательным и гарантировалось Конституцией; учебники выпускались на курдском, турецком и арабском языках. Во время ИГИЛ* Ирак перестает предоставлять государственные услуги в плане образования, вырастают цены на основные продукты, газ, женщинам запрещается покидать дом одним, вводится жесткий дресс-код, контроль осуществляется "полицией нравов", - рассказала Атамурадова.

Для качественного, полноценного образования Ираку не хватало ресурсов и до ИГИЛ*, подметила Атамурадова. Но во время Исламского государства* ситуация стала критической: дети столкнулись с опытом травм и насилия - прежде всего, со стороны боевиков ИГИЛ*. В 2015 года новая власть сделала образование платным и недоступно дорогим, учителя подвергались давлению, если не преподавали "ценности ИГИЛ*". Часть учителей отказывались преподавать навязанные ИГИЛ* программы и увольнялись, кое-кто пытался преподавать "по старинке", что было опасно. Как следствие, школу посещали далеко не все дети, указала Атамурадова.

"Дети, в том числе российские, для ИГИЛ* были чистом листом, который можно заполнять в зависимости от потребностей режима. Акцент делался на исламе, на ощущении принадлежности к общей нации, внедрялось ощущение единственной ценности, а также вбивалась необходимость защищать исламский халифат", - рассказала Атамурадова.

Врагами ИГИЛ*, согласно школьной программе, считались неверные - кафиры; люди, перешедшие из ислама в другую религию; христиане и шииты. Детей учили в условиях поляризации общества, враждебности к чужим и с пониманием, что "с врагом нужно бороться".

"Прививались насильственные методы борьбы с врагами: оружие, джихад, бойцы, мученики, война, военная техника и экипировка - вот контент учебников ИГИЛ*. Однако джихад не подразумевает насилия, но это не мешало ИГИЛ* трактовать его именно как насильственную борьбу. ИГИЛ* нормализовал насилие", - рассказала Атамурадова.

Для реабилитации вернувшихся в Россию детей используется пул специализированных воспитателей. "Задача трудная, необходимы разные эксперты, социологи, используется опыт общественных организаций, так как подразумевается работа с детьми, которые получили психологическую травму", - сказала Атамурадова.

Потом выступила Ольга Ильмурадова из МННО "Barqaror Hayot", приехавшая на конференцию из Ташкента, куда также, как и в Россию, возвращаются из ИГИЛ* женщины с детьми. Ее организация занимается в том числе и реабилитация тех людей, кто вернулся в Узбекистан через Россию. Для таких людей организованы специальные центры, где есть возможность освоить новую профессию и пройти курсы по дерадикализации. Активная часть реабилитации составляет три - шесть месяцев, сообщила она.

"Вернувшиеся дети наизусть знают Коран и даже могут посоревноваться с имамами. Дети легко разбираются в оружии, беспилотниках. Так что процесс работы с детьми очень сложный", - рассказала Ильмурадова.

Из Грозного по видеосвязи к конференции подключились директор организации "Женщины за развитие" Либкан Базаева и психолог Марет Шидаева. Базаева, высоко оценив опыт работы "Barqaror Hayot", указала, что успехи узбекской организации приняты во внимание чеченскими правозащитникам и общественниками, однако до сих пор не выработаны общие механизмы реабилитации женщин и детей.

"У властей нет ясности, кто эти люди - преступники, пострадавшие, жертвы? Людям крайне сложно иметь контакт с ЗАГСами, пенсионным фондом, судами. Органы отказывают в решениях социальных вопросов, потому что их рассматривают как пособников террористов. Возвращенцы не могут получить то, что легко получают другие граждане России", - рассказала Ильмурадова.

Действия чеченских властей приводят к повторным психотравмам, усугубляющим состояние возвращенцев, мешают адаптации. Тем не менее, помочь удается через уполномоченного по правам ребенка в Чеченской республике.

"В течение трех лет мы интенсивно проводили работу с госорганами. Мы обращались к уполномоченному по права ребенка, видели отдачу. Например, были использованы силы и влияние юристов аппарата, в то время как обращения нашей общественной организации были менее эффективны. Юридическая поддержка велась от имени уполномоченного. Интенсивная подача запросов привела к тому, что проблема стала видимой, это необходимо, чтобы снизить риски повторного угнетения со стороны как государства, так и общества, которые с учетом деформации сознания должны помогать", - рассказала Ильмурадова.

Остро стоит проблема отказа от общения родственниками детей и женщин, вернувшимися с Ближнего Востока, продолжила Ильмурадова. Зачастую люди попадают в психологическую изоляцию, что травмирует дополнительно.

Согласно статистике, детей, вернувшихся в Чечню из ИГИЛ*, серьезно больше, чем женщин, продолжила Ильмурадова. По ее словам, детей передают новым семьям, а также бабушкам и дедушкам. При этом социальных льгот получает крайне малое число таких детей – власти не желают иметь дело с возвращенцами, указала Ильмурадова.

"Чтобы ребенку получить пособие в связи с потерей родителей, необходимо получить справку в Чечне. Однако это крайне трудно. Вина всему - жесткая стигматизация женщин, произошел перелом в сознании людей и государства. Необходим комплексный механизм психологической помощи. Для этого нам ведется работа с Национальным медицинским исследовательским центром психиатрии и наркологии им. Сербского, приславшего недавно комиссию в Чечню. Комиссия работает с каждым человек отдельно, работают и с опекунами, которые зачастую имеют груз своих проблем - возраст, трудности общения. Им сложно получить социальную помощь - люди не знаю, куда обращаться, и чувствуют свою ущемленность", - сказала Ильмурадова.

Подавляющее большинство женщин покинули Россию не по своей воле, уехав вслед за мужьями, отметила в свою очередь психолог Марет Шидаева. Помимо уполномоченного по правам человека в Чечне, работа по реабилитации велась через чеченскую правозащитницу Хеду Саратову, скончавшуюся весной, а также муфтият.

"В последнее время возвращались маленькие дети, их отдавали бабушкам и дедушкам. Мы оказываем психологические консультации. В целом, в Чечню возвращено 87 детей", - рассказала Ильмурадова.

В тюрьмах различных стран Ближнего Востока продолжают находиться российские женщины, констатировала адвокат из Дагестана, представляющая интересы родственников детей, находящихся в зоне конфликта с ИГИЛ*, Аида Касимова. Женщинам, выходцам из Чечни, Дагестана и Астраханской области, предъявлено обвинение в сотрудничестве с террористической организацией, незаконном пересечении границ между Турцией и Сирией.

Работу с возвращенцами она начала после того, как проблемы начались у ее племянницы, которая пересекла турецкую границу вместе с ребенком. Ее родственница проживала в Стамбуле, затем переместилась в Сирию.

"Первое, что я услышала от своей племянницы, когда удалось с ней связаться по телефону, - "Что же мы наделали!" Она была в отчаянии, она честно призналась, что поддалась агитации… Ранее мы обратились в "компетентные органы" Турции и Сирии, мы искали любые методы вернуть родных. По телевизору я увидела репортаж Поддубного о Сирии, и через него я вышла на родственников - они оказались в Дамаске в женской тюрьме. По ходу процесса мне удалось консультативно принять еще около 120 человек - родственников уехавших в ИГИЛ*, жаждущих вернуться в Россию", - рассказала Аида Касимова.

В Сирии ее племянница родила второго ребенка. Сейчас идет процесс по ее возвращению в Россию. Старший ребенок вернулся домой в сентябре 2020 года.

"Есть трудности в возвращении взрослых. Женщины осуждены и приговорены к различным тюремным срокам. Есть и те, кто ждет отправки в депортационном центре. Но есть трудности в возврате: власти говорят - "Они же предали свою родину!" МИД России и Сирии, а также Генпрокуратура РФ заявляют, что, действительно, совершено преступление - переход турецко-сирийской границы. Но у каждого человека своя судьба, и вопрос может быть решен… Один мальчик целовал мне руки, умоляя вернуть мать", - сказала Касимова.

Согласно ее подсчетам, около 60 процентов уехавших россиян - это завербованные люди, 20 процентов - социально неустойчивые люди, остальные - те, кто хотел в ИГИЛ*.

Власти обоснованно скептически относятся к возвращенцам, считает директор Информационно-аналитического центра "Сова"** Александр Верховский, присутствовавший на мероприятии.

"С моей точки зрения проблема сводится к тому, что если женщины и дети возвращаются и ведут хоть какую-то гражданскую жизнь, какой бы она ни была, то мужчины сразу попадают в тюрьму. Впрочем, могут быть арестованы и женщины. Но все эти люди должны, наоборот, адаптироваться к нормальной жизни. Не могу сказать, что к этому причастны власти Чечни или любой другой республики. Действительно, опасение не лишено смысла - люди бывают разные, кто-то разочаровался в ИГИЛ*, кто-то же не скажет об этом по приезде. Подозрительность тут уместна. Насчет работы кавказских СМИ сказать сложно. Что пишет пресса - загадка", - рассказал корреспонденту "Кавказского узла" после конференции Верховский.

Екатерина Сокирянская указала на главные проблемы реинтеграции женщин и детей. Это социологические и психологические проблемы, проблема работы опекунов, так как вернувшиеся дети сталкиваются с особыми трудностями.

"Это и проблема акклиматизации возвращенцев. Дети, в основном, возвращаются без матерей и отцов, которых уже в живых нет. А матери - в Сирии и Ираке. Разлука с матерью крайне травматична для детей", - сказала Сокирянская.

"Есть и чисто практический аспект. Детей чаще отдают бабушкам. Но они тоже травмированы потерей своих детей. Рядовой опекун - это пожилой человек с проблемами со здоровьем и без дохода. Есть и проблемы с установлением постоянного опекунства – для этого необходимо признать родителей погибшими, для этого требуется судебное решения. И пока официальное опекунство не будет установлено, то и социальные выплаты будут либо ничтожные, либо их не будет вообще. А у детей потребности большие. А есть дети с ранениями, больные. Лекарства покупают сами семьи. Бабушки и дедушки тратят на это ничтожную пенсию. А детям еще нужно образование. И не говоря, что есть проблема общения детей с опекунами - некоторые дети их даже никогда не видели. У многих бабушек и дедушек нет подготовки и ресурсов", - рассказала Сокирянская. Впрочем, она отметила, что есть и "счастливые дети - одеты и сытые".

В рамках семинара Екатерина Сокирянская выступила с докладом "Дерадикализационная работа с выходцами из Северного Кавказа, осужденными по статьям, связанным с вооруженной деятельностью", основой для которого послужили интервью, проведенные с бывшими заключенными.

Радикализация северокавказских мусульман прошла несколько этапов, последний из которых начался с появлением в регионе в 2015 году представителей ИГИЛ*. При этом именно уроженцы Северного Кавказа составляют абсолютное большинство осужденных по статьям, связанным с вооруженной деятельностью, отметила Екатерина Сокирянская.

"По данным ФСИН в 2015 году, последнем, когда публиковалась подобная статистика, их было 87%. Полагаю, что с тех пор ситуация не изменилась, если не ухудшилась" - отметила Сокирянская. Отвечая на вопрос корреспондента "Кавказского узла" она подчеркнула, что точной статистики относительно численности радикализированных осужденных нет, но, по ее представлениям, речь может идти о сотнях людей. Встречаются самые разные случаи - от ситуации, когда дети в семье гордятся "подвигами" отца, до ситуации, когда семья с способствует дерадикализации бывших заключенных, отметила директор Центра анализа и предотвращения конфликтов.

Тюрьмы часто становятся местом радикализации заключенных, считает она. "Наиболее уязвимыми перед пропагандой радикалов становятся те, кто был осужден несправедливо, а источником радикализаци оказываются их сокамерники" - заявила Екатерина Сокирянская. По ее словам, возникают целые "тюремные джамааты". Помимо идеологии, еще одной причиной, по которой люди примыкают к джамаатам, является их желание вырваться из мира криминальной сословности. "Один из наших респондентов наблюдал целую очередь из немусульман, решивших присоединиться к джамаату, чтобы не оставаться в одиночестве" - отметила она. Впрочем, в "красных" тюрьмах и исправительных колониях, контролируемых администраций таких джамаатов нет. Хотя уроженцы Северного Кавказа наиболее уязвимы в сфер нарушения их прав, жестокое обращение с мусульманами-уроженцами Кавказа в местах лишения свободы в каких-то случаях приводит к радикализации, а в каких-то - нет. "В каждом случае это индивидуально", - заявила она.

При этом у администрации исправительных колоний нет единого подхода к тем, кого считают радикалами. "Один из респондентов рассказывал, что был сотрудник, специально следивший за динамикой его взглядов. Другой рассказывал, что его год продержали в ШИЗО, а потом, когда он заболел, сотрудники ИУ предложили ему сделку "Мы тебя оправим из ШИЗО в больницу, а ты скажешь на камеру, что ты признаешь свою вину, раскаиваешься. Он отказался. Тогда они предложили ему на камеру осудить террор - и он согласился. Больше его за пять лет заключения не трогали", - отметила Екатерина Сокирянская.

К подобным заключенным часто применяют превентивную изоляцию, поскольку, по мнению силовиков, человека, который может вести вербовку адептов, легче "закрыть", чем обкладывать агентами, подчеркнула она, сославшись на слова эксперта организации "Русь сидящая"** Дениса Тимохина. "А если эти люди проповедую экстремистски взгляды - к ним просто применяют насилие. При этом представителям ФСИН сложно различить религиозных экстремистов и просто набожных людей", - заявила она, заметив, что в России нет общей для всей страны программы дерадикализации, в то время как в мире насчитывается 40-50 подобных программ. Разработки есть - в Татарстане, в Чечне и в других местах, подчеркнула она, но нет ничего, чтобы проводить программу реабилитации человека - особенно после освобождения, которое часто оказывается не концом его проблем, а лишь промежуточным пунктом.

"Во-первых сохраняется административный надзор, который могут назначать на срок до 10 лет, и это создает проблему с поиском работы, поскольку освобождаемые обычно родом из и без того трудоизбыточных регионов, и мало кто захочет брать на работу бывшего осужденного, а уехать в регион, где его не знают, он не может. "В итоге хорошо трудоустраиваются только самозанятые, у которых есть привлекательная профессия", - заявила Екатерина Сокирянская.

Не решена проблема с психологической помощью, которая явно требуется многим из осужденных и отбывшим срок свой срок. "Мужчины , которых я опрашивала, говорили, что им психологическая помощь не нужна, "а вообще пацанам надо". И все женщины, и треть мужчин сказали, что если бы был профессиональный психолог, то они пошли бы, но здесь возникает вопрос о доверии, и поэтому им больше бы подошла встреча с психологом в зуме". "Если будет профессиональный психолог, хороший теолог или имам с нормальным человечным подходом, без высокомерного отношения - это то, что им надо. Но проблема в том, что нет специалистов" - заключила Екатерина Сокирянская.

Материалы о влиянии войны на Ближнем Востоке на ситуацию в регионах Кавказа "Кавказский узел" публикует на тематической странице "Дорога домой: на Кавказ после ИГ"*.

* организация признана террористической и запрещена в России судом.

** - организация включена Минюстом России в реестр НКО, выполняющих функции иностранного агента.