Ученые обсудили методы противостояния радикальному исламу в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Насилие на религиозной почве в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии связано с разрушением традиционных иерархий, усилением индивидуализма и урбанизацией, считает автор доклада о религиозно мотивированном насилии Ирина Стародубровская. По ее мнению, власти республик по-разному реагируют на исламизацию, и потому в Кабардино-Балкарии наблюдались радикализация и взрыв насилия, а в Карачаево-Черкесии - умеренные формы противостояния. Черкесские движения КЧР преподносили себя как светские, дистанцировавшись от ислама, считает Константин Казенин. Общество в КБР поддержало жесткие меры против радикалов, отметил Ахмет Ярлыкапов.

В Московском государственном институте международных отношений (МГИМО) 31 октября состоялось заседание регулярного научно-практического семинара «Кавказ в прошлом и настоящем (общество и политика, экономика и культура)», передает присутствовавший на семинаре корреспондент "Кавказского узла".

Организаторами стали Центр проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО и Центр изучения Центральной Азии, Кавказа и Урало-Поволжья Института востоковедения Российской академии наук (ИВ РАН).

С докладом по теме «Религиозно мотивированное насилие в КБР и КЧР – как объяснить различия?» выступила руководитель научного направления «Политическая экономия и региональное развитие» Института экономической политики имени Е.Т. Гайдара (Института Гайдара) Ирина Стародубровская.

В Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии разная динамика религиозного насилия

Она отметила, что Кабардино-Балкария и Карачаево-Черкесия выбраны как объекты исследования из-за того, что близки друг к другу по многим параметрам социально-экономического характера, однако при этом имеют очень разную динамику насилия, связанного с противостоянием части мусульманского сообщества и государства, то есть так называемым «исламским радикализмом».

Стародубровская отметила, что в республиках респонденты по-разному реагировали на исследование.

«В КБР на контакт с трудом шли. Например, один из имамов согласился встретиться со мной почти в секретных условиях. Когда я приехала, он сказал мне, что узнал, будто бы я работаю на иностранцев, имея в виду, может быть, что о нас говорят «иностранные агенты». В КЧР такого рода вопросов не было», - сказала она в начале своего выступления.

Стародубровская указала на разную динамику потерь в обеих республиках.

«В КБР в целом потерь больше, чем в КЧР, в десять раз. Сначала шло нарастание насилия, затем пик и медленное снижение. В КЧР в основном все ровно, хотя есть отдельные вспышки насилия по годами, но нет спиралевидного роста», - рассказал она.

По ее словам, объяснения показателям насилия на религиозной почве, которые уже давно пытаются дать ученые, в случае с Кабардино-Балкарией и Карачаево-Черкесией не совсем работают.

«Например, указывают на рост радикализма в странах, где есть такой фактор демографии, как преобладание молодежи в обществе - так называемый «молодежный пузырь». Однако в обеих республиках этого явления нет, «молодежный пузырь» небольшой и одинаковый. В сфере экономики — депривация, то есть лишение привычных источников доходов и в КБР, и в КЧР... Некоторые ученые говорят о внешнем влиянии на процессы, хотя я не сторонница такой конспирологии. Но почему в КБР и в КЧР оно по-разному воздействовало на ход событий? И, наконец, суфизм доминирует и не приемлет других течений. Ни в КБР, ни в КЧР нет какого-либо доминирования суфизма», - продолжила она.

По мнению Стародубровской, при рассмотрении религиозно-мотивированного насилия в Кабардино-Балкарии и Карачаево-Черкесии важно учитывать социальный контекст.

«Происходит разрушение традиционных иерархий, усиление индивидуализма, урбанизация и институциональный хаос. Замещение прежнего городского населения сельским происходит в обоих регионах, начиная с 1990-х (годов). Изменился этнический состав существующих городов», - пояснила она.

Стародубровская также отметила разницу в роли городов в республиках.

«Нальчик в два раза больше Черкесска. В Нальчике городские традиции, центр межрегиональных гражданских движений. Например, здесь формировалась Конфедерация горских народов... В КЧР только сейчас стала меняться ситуация. Если ранее села воспринимались как оплот идентичности, то в настоящее время в восприятии молодежи между селом и городом различий не осталось», - говорит она.

Стародубровская указал также на политический контекст, который определяет различия при проявлении насилия в обеих республиках.

«Конфликт в КБР в 1992 году, арест Мусы Шанибова, подавление беспорядков при попытке отстранить бывшее партийное руководство КБР сформировало «культуру подавления». У власти сложилось впечатление, что все нужно давить в зародыше. В КЧР прежнее советское руководство дожило до 1999 года, и лишь тогда разгорелся конфликт между этническими элитами республики. Это вызвало шок. Но из конфликта вышли, договорившись. Это породило «культуру медиации и поиска компромиссов» в этой республике», - считает она.

Стародубровская полагает, что указанные различия повлияли и на отношение к исламским движениям.

«В каждой из республик власти считали насилие в том или ином виде допустимым. К примеру, в КЧР имели место внутриэлитные кровавые разборки... Поэтому в обоих республиках часть мусульман, объединившиеся в джамааты, стали де-факто силовой корпорацией. Часть людей в исламское движение перешли из криминала. Степень радикальности исламских движений в республиках не отличались. Войну в Чечни джамааты считали джихадом», - отметила она.

Вместе с тем, по ее словам, влияние на Кабардино-Балкарию оказала и война в Абхазии.

«Как она влияла? После войны в Абхазии у адыгов с чеченцами, например, было ощущение боевого братства», - указала Стародубровская.

В то же время, в Карачаево-Черкесии исламизация началась раньше антиваххабитской кампании конца 1990-х гг. Более того, по словам Стародубровской, в этой республике были проявления «политического ислама», что являлось, по её убеждению, определенным препятствием для радикализации.

«Политический ислам связан с Мухаммадом Карачаем (Биджиевым), который представлял Партию исламского Возрождения. Политический ислам не может быть закрытым. Ведь постановка политических целей делает необходимым взаимодействие с другими политическими силами и с обществом. А это не способствует оторванности и радикализации», - считает она.

По мнению Стародубровской, радикализация и взрыв насилия в Кабардино-Балкарии и умеренные формы противостояния в Карачаево-Черкесии являются итогом разной реакции властей на исламизацию.

«В КБР сужается пространство выбора. Создаются препятствия для исполнения религиозных обрядов, невозможно вести исламский призыв. Существует жёсткая дискриминация при трудоустройстве. И при всем при этом - невозможность эмиграции, не выдаются и отбираются загранпаспорта. Члены джамаата ощущают прямую угрозу жизни и здоровью. Реакция в КЧР на исламизацию похожа, но гораздо мягче. Обыски, ущерб имуществу, но не угроза жизни и здоровью. Избиения и пытки не приобретают массовый характер. Дискриминация при трудоустройстве мягкая. При наличии возможностей решить проблемы без применения насилия, в частности, воздействовать на МВД, на увольнение провинившихся следователей (а в КЧР были такие прецеденты), терроризм - последнее звено в цепи выбора», - заявила она.

Стародубровская признает, что силовые методы использовались и в Кабардино-Балкарии, и в Карачаево-Черкесии.

«После событий в Нальчике в октябре 2005 года в КЧР репрессии были сопоставимые с кабардино-балкарскими. Но прекратились. Почему? Я думаю, что основное в этом деле — заинтересованность разных слоев и групп населения к медиации и компромиссу. Его хотели и общественники, и представители власти. Помимо этого, на подходе был вопрос с развитием туризма на Архызе. В КБР на курортах работали в основном балкарцы, а официальные власти хотели их отодвинуть от этого бизнеса, поэтому им было не столь важно спокойствие ради туристов. В КЧР это сыграло свою роль для сдержанности властей», - считает она.

В итоге, по ее словам, в Кабардино-Балкарии шла раскрутка спирали насилия.

«Страх за себя, месть за своих, дегуманизация противника», - назвала признаки этой спирали Стародубровская.

На Кавказе наблюдается ломка традиционной культуры

Глава Центра региональных исследований и урбанистики (Российской академии народного хозяйства и государственной службы при президенте Российской Федерации (РАНХиГС) Константин Казенин в ходе дискуссии заметил, что в Карачаево-Черкесии нашли возможность для компромиссов.

«Там в целом было публичное пространство, где существовали договоренности. Черкесские движения КЧР дистанцировались от ислама. Я не говорю, что они были анти-мусульманскими, но они преподносили себя как светские движения. А к ним примыкала молодежь. И это способствовало к компромиссам», - отметил он.

Старший научный сотрудник Центра проблем Кавказа и региональной безопасности МГИМО Ахмет Ярлыкапов отметил, что причина жёсткости действий МВД в Кабардино-Балкарии заключается в том, что «общество поддерживало эти действия».

«Народ был против такой формы исламизации», - считает он.

Стародубровская возразила, напомнив об интересе в адыгском национальном движении к исламу до начала 2000-х годов.

Это отчасти подтвердила и старший научный сотрудник Центра цивилизационных и региональных исследований Российской академии наук Наима Нефляшева.

«До октября 2005 года на периферии черкесского движения были практикующие мусульмане. Сейчас вновь появились дискурсы, общие для национального движения и практикующих мусульман. Они касаются, например, сферы сохранения языка. В Адыгее, например, в конных переходах участвуют имамы и практикующие мусульмане», - рассказала она.

Один из участников семинара, представившийся аспирантом МГИМО, попросил сравнить этнически и религиозно мотивированное насилие.

Стародубровская заявила, что это явления разные, но одновременно отметила, что эти проблемы "выплескиваются в момент закипания", как в нынешнее время.

"А почему «вода кипит»?" - поинтересовался аспирант.

"Причина общие для России — ломка социалистического общества. И особенные для Кавказа - ломка традиционной культуры. Издержки взаимоотношений велики, риски сложно просчитать, традиционные пути решения проблем не срабатывают", - ответила Стародубровская.

«В 2011 году вспышка насилия происходила в основном в Малокарачаевском районе, где был клубок своих, малоизученных противоречий. Но, как считают в КЧР, в тот год был назначен новый глава МВД республики, который необдуманно провел КТО (контртеррористическую операцию), чем и вызвал новые жертвы. После этого ситуация с КТО не повторялась. Видимо, министр понял свою поспешность», - сказала корреспонденту "Кавказского узла" Стародубровская.

На вопрос корреспондента, связан ли рост числа жертв насилия с фактором войны в Чечне и, например, с деятельность "Имарат Кавказ"*, Стародубровская отметила, что организация не играла столь уж принципиальную роль.

«Кроме того, даже так называемый «карачаевский джамаат»* Имарата* воевал в Чечне, а не на родине. Если бы почва для подполья была бы в КЧР, то оно бы проявило себя. А фактически «леса» в КЧР не было», - резюмировала Стародубровская.

* - организация признана террористической и запрещена в России решением суда.