"Поиски альтернативного регулирования надо поддерживать, а не подавлять". Дайджест онлайн-дискуссии "Адат, шариат и законодательство РФ на Северном Кавказе. Вместе или раздельно?"
23 апреля на Кавказском Узле прошла онлайн-дискуссия «Адат, шариат и законодательство РФ на Северном Кавказе. Вместе или раздельно?».
На обсуждение были вынесены вопросы:
1.Шариат и адат и: опыт Российской империи и СССР на Северном Кавказе.
2.Практики мусульманского права на современном Северном Кавказе (примирение кровников, брачные отношения, семейные и наследственные, земельные споры и т.д).
3.Как может взаимодействовать мусульманское право и светское законодательство в РФ на примерах в конкретных субъектах СКФО?
4. Как прийти к компромиссу разных правовых систем и возможен ли он вообще?
а) признать существующее положение вещей, фактически действующие сейчас нормы адата и шариата без их законодательного закрепления, но и без искусственного возрождения оставшихся в прошлом традиций?
б) принять законодательство, включающее сохранение местных традиций и обычаев, которые играют позитивную роль?
в) отстаивать единство сложившей в современной России правовой системы, так как влияние прежних традиций минимально?
В дискуссии участвовали: Алексей Абазов - к.и.н., старший научный сотрудник отдела истории КБИГИ, Нальчик, КБР; Макка Албогачиева — к.и.н., старший научный сотрудник, Кунсткамера, Санкт-Петербург; Аслан Гедгафов - преподаватель Северо-Кавказского Исламского университета, Нальчик, КБР; Ибрагим Доскиев — член совета Ингушского регионального отделения «Асооциация юристов России», Назрань, РИ; Расул Кадиев — юрист, адвокат, блогер, Махачкала, РД; Мухарби Карданов - юрист, Нальчик, КБР; Арсен Магомедов — руководитель юридической фирмы "Магомедов и партнеры", Махачкала, РД; Тимур Кораев — к.и.н., доцент, ИСАА при МГУ им. М.В. Ломоносова, Москва; Денис Соколов — политолог, Москва (заочно); Иван Сухов — к.и.н., журналист, Москва; Авраам Шмулевич - журналист, политолог, Израиль; Идрис Юсупов — журналист издания «Новое дело», Махачкала, РД; Ахмет Ярлыкапов — к.и.н., старший научный сотрудник, МГИМО, Москва (заочно).
Абазов, открывая дискуссию, рассказал об опыте адаптации адата и шариата в Российской империи и в 1920-е гг. в СССР. Он отметил, что «до революционных событий 1917 г. адат и шариат на Северном Кавказе являлись важными элементами системы регулирования общественных отношений и часто применялись в качестве источника права в судопроизводстве. Сам факт их сосуществования в рамках единого правового пространства никогда не ставился под сомнение Российской империей. Основной судопроизводства было обычное право. А в той сфере регулируемых отношений, в которой к тому времени, адат еще не сложился, применялось законодательство Российской империи. По шариату рассматривались дела о разводе, законности рождения, калыме, наследстве и др. Кадий входил в состав суда, утверждался в административном порядке из числа кандидатов, избранных населением».
Албогачиева, характеризуя особенности бытования адата и шариата на Северном Кавказе, отметила, что на восточном Кавказе «смена адатных норм шариатскими в полной мере еще не завершена, это длительный процесс, к которому общество должно прийти самостоятельно, без экстренного реформирования системы правопорядка. Важно иметь в виду, что сближение шариата с адатом было обусловлено особенностью горского менталитета, так как здесь хранителями адата являлись старейшины, а хранителями шариата — кадий и знатоки мусульманского закона в лице имамов мечетей и др». Она также обратила внимание участников дискуссии на то, что «основным принципом адата являлось применение принципа ответственности по отношению не к личности, а к тому коллективу, к которому он принадлежит, а шариат признает только личную ответственность за любой вид преступления».
Кораев рассказал об особенностях эволюции мусульманского права, о его кодификации в средние века, о смысловом наполнении понятия «шариат». «В откровении, данном пророку Мухаммаду, - заметил Кораев, - так именовался начертанный Богом прямой путь к нравственному совершенству и преуспеянию в земной и загробной жизни. Впоследствии это понятие перешло на совокупность установлений Корана и той части сунны, которая передает речь Божества (хадис кудси; в противоположность подавляющему большинству хадисов, которые передают лишь личное мнение Пророка). В эту дефиницию различные направления исламской мысли вкладывали неодинаковый, порой противоположный смысл».
Кораев добавил, что полиюридизм существует в различных регионах мира. «И в начале III тысячелетия целый ряд стран Северной Африки, Западной и Южной Азии сохраняют в своем законотворчестве те или иные элементы мусульманского судопроизводства, но в подавляющем большинстве случаев мы имеем дело именно с комбинацией - более или менее органической - западной правовой культуры Нового времени (модерна) и мусульманских компонентов, которые группируются вокруг определенного "костяка" международно принятой юридической практики. Не будем забывать, что такие реалии, как "конституция", "кодекс", "устав", в их государственно-правовом понимании, имеют западное происхождение и утверждались в дар ал-исламе как результат европейского проникновения. Исламская юриспруденция в ее классическом понимании (до-современном) обходилась без этого понятийного аппарата».
Албогачиева обратила внимание на принципиальный момент, зачастую заменяемый набором клише и штампов. «Мусульмане России живут по законам светского государства, используя лишь некоторые элементы шариата, укладывающиеся в рамки законности страны». Доскиев и Албогачиева рассказали также об особенностях работы Шариатского суда в Ингушетии. «В Ингушетии, - отметила Албогачиева, - Шариатский суд существует с 1999 г., он разбирает дела в соответствии с мусульманским правом (шафиитского толка), связанные с семейно-брачными отношениями, наследственными спорами, дела о кровной мести, краже невест, «дела частного обвинения» (клевета, оскорбление ит. п.)».
Магомедов, характеризуя альтернативное шариатское правосудие в Дагестане, сказал, что в республике «каких-либо даже мало-мальски формализованных шариатских судов нет. Нет официальных третейских судов с исламским уклоном, нет аккредитованных медиаторов и т.п. При этом шариат все же используется в разрешении спорных ситуаций. Так, в крупных городах есть отдельные личности, к которым обращаются представители, как правило, небольших религиозных общин. Вся власть этих квази-судей держится на их авторитете и желании сторон разбирательства выполнять их решения. Однако о чем-либо серьезном и массовом говорить не приходится». «По моему опыту практикующего юриста, - заметил он, - были лишь единичные случаи, когда люди, дошедшие до судебного спора, отказывались от него по причине урегулирования спора в неофициальном (шариатском) порядке. Как правило, это семейные споры и споры по земле в небольших населенных пунктах, где сильно мнение общественности и велик авторитет местных мулл. Самой главной причиной обращения к шариатскому суду, по крайне мере в Дагестане, я бы назвал принципиальное нежелание участников обращаться в светские суды, по причине религиозного запрета – судится не по законам Божьим. В моей практике был случай, когда один религиозно практикующий человек категорически отказался приходить в суд даже для дачи свидетельских показаний».
Юсупов и Сухов обратили внимание на то, что то понятия «адаты» и «шариат» тоже следует рассматривать в контексте исторической динамики, особенно изменения мобильности населения Северного Кавказа. «Безусловно, сравнение положений прошлого и настоящего возможно только в определенной степени, -подчеркнул Юсупов. Да, зоны влияния традиций и религиозных установок в прошлом ограничивались, в основном, местом компактного проживания и перемещения». Юсупов также сказал, что изменились социальные институты, обеспечивающие действие адата и шариата: «Тем более нужно учесть, что выполнение установок адата и шариата в прошлом регулировалось наличием определенных общинных и религиозных институтов, которые в настоящее время слабо развиты или отсутствуют». «В самом строгом смысле, - подытожил Юсупов, - в современных условиях «адат» и «шариат» нельзя назвать реально действующими и всеохватывающими правовыми системами на Северном Кавказе. Отдельные их нормы применяются в случае возникновения различных конфликтных ситуаций, договорных отношений или общественных событий».
Карданов считает, что вертикализация власти ведет к нивелировке местных этнокультурных особенностей. «Последовательное ограничение полномочий регионов, практически во всех сферах жизни дают основание полагать, что в учете местных интересов, норм адата и шариата и т.д. центр абсолютно не заинтересован. Какие-то отступления от этого права — мера, вынужденная со стороны того же центра. Сама по себе природа права в той или иной мере требует механизмов его применения, в том числе и принудительных. Кроме того, вроде бы укрепившаяся правовая система России такова только на первый взгляд. Бесконечные изменения норм права лишают его необходимой устойчивости. Сосуществование разных регулятивных систем, по-большому счету, случай частный».
В ходе дискуссии был затронут вопрос о достаточности квалифицированного "корпуса шариатских судей" на Северном Кавказе.
Юсупов сказал, что «отсутствие «корпуса судей» не означает отсутствия вообще специалистов, способных разбирать различные вопросы в соответствии с шариатом. Желающие к ним обращаться – обращаются. Причем говоря об охваченной доле населения нужно оценивать долю населения, желающую быть охваченной – и самостоятельно обращающуюся для решения вопросов к шариатскому суду». Он отметил, что шариатские судопроизводственные практики существуют потому, что есть социальный запрос. Известны случаи в Дагестане, когда с просьбой рассмотреть дело по шариату к духовным авторитетам обращались и немусульмане: «Система шариатского судопроизводства выстраивается исходя из запросов общества и посредством рассмотрения каждодневных насущных вопросов мусульман, и не только – есть примеры, когда к шариатскому суду, рассмотрению споров по исламу, обращались и немусульмане».
Шмулевич рассказал о полиюридической системе в Израиле и законодательстве, регулирующем работу шариатских судов в этой стране, а также о границах их компетенций: «Указом о правилах власти и судопроизводства государство Израиль признало шариатские суды, их полномочия и законную силу принимаемых ими судебных решений. Также в Израиле был принят Закон о кади касательно назначений кади, признавший полномочия кади, заседавших в шариатских судах до основания государства Израиль.
Квалификационные данные судей, порядок их назначения, время пребывания в должности, жалованье и вознаграждения регулируются для мусульманского суда Законом о кади от 1961 г. В исключительную юрисдикцию шариатского суда входят вопросы брака и развода, В исключительную юрисдикцию этого суда также входят вопросы создания и управления фондами, учрежденными согласно религиозному прав. В Израиле шариатские суды действуют на основе ханифитского мазхаба».
Доскиев и Албогачиева считают, что шариатские суды можно рассматривать как институты медиации, их решения выполняются людьми
Доскиев: «Сегодня это (шариатские практики разрешения споров — НН) находится за рамками правового поля России. Уверен, что при желании выстроить правовую систему страны таким образом, что бы учитывать реально работающие институты медиации не так сложно. Система достаточно эффективна и практически все решения исполняются. Есть определенные механизмы воздействия на неисполнителей, такие как общественное порицание, разрыв родственных и общественных связей с ним, вплоть до игнорирования похоронных и других мероприятий, организуемых им. Как крайняя мера используется отречение от села».
Албогачиева добавила, что «любой человек, не сдержавший данное имаму слово, будет подвергнут остракизму. Если семья будет поддерживать его, то и ее постигнет та же участь. С этими людьми не будут общаться, и даже когда они умрут, в последний путь их будут провожать только близкие родственники, без соответствующей похоронной обрядности с участием мюридов, родственников и друзей».
Участники дискуссии пришли к выводу, что шариатское судопроизводство — это решение, а не проблема.
Сухов, объясняя причины обращения людей на Кавказе к имаму или духовному лидеру, сказал, что «во-первых, "система РФ" просто во многих случаях не работает. Во-вторых, местами ее уже просто нет, она осталась очагом, нарисованным на холсте, как в сказке про Буратино. Людям нужны правила жизни, и нет ничего удивительного в том, что, когда не работают правила, учрежденные государством, они стремятся учредить свои собственные.
Мне кажется, что это скорее решение, чем проблема. Потому что главная проблема - это как раз функционально недееспособное государство. Если там, откуда оно де-факто отступило, возникают альтернативные работающие правила, это неплохо. Здесь уместно адресоваться к терминологии Гоббса. Наш "Левиафан" разрушается, мы рискуем вернуться к состоянию первоначальной анархии. Альтернативные правила - это берег в море первоначальной анархии, фундамент возможного нового общественного договора, пусть и локального. Эти поиски, пусть это покажется парадоксальным, надо поддерживать, а не подавлять».
Сухов призвал «искать способ сопряжения российского нормативного поля, (которое, по его мнению, в обозримом будущем изменится, но будет по-прежнему базироваться на классическом праве и политической теории преимущественно западного происхождения), и того, что у нас возникает на Кавказе».
Участники дискуссии остановились на теме возможности инкорпорирования альтернативного регулирования в общероссийское правовое поле. Они считают, что сильное работающее государство вернет доверие людей, и тогда баланс между разными способами альтернативного регулирования будет соблюден.
Сухов: «Альтернативное регулирование сохранится и будет, возможно, совершенствоваться. Думаю, что инкорпорировать это регулирование в национальное (в смысле общероссийское) правовое поле не стоит. Стоит восстанавливать то, что перестало работать - суд, полицию, муниципалитеты, региональное управление. Так, чтобы прецедент за прецедентом они были в состоянии вернуть себе доверие людей. Процесс возвращения возможен, баланс зон регулирования тоже возможен - этому нас как раз учит история. А вот современное взаимодействие в рамках общей страны без сохранения общей институциональной базы невозможно: человек, у которого в голове только адат и шариат, банально не сможет работать и бесконфликтно социализироваться в Москве или Сургуте. А человек, у которого в голове адат, шариат, а также Конституция России и ее Уголовный кодекс (возможно, в их следующих редакциях) - сможет и добьется успеха».
Ярлыкапов: «Бороться с применением адата и шариата контрпродуктивно. Конечно же, правовая система Российской Федерации не позволяет инкорпорировать обычно-правовые и шариатские нормы. Но установившиеся реалии, когда отдельные нормы адата и шариата применяются в регионе, следует принять и понять. Например, для того, чтобы понимать, где есть провалы в правовом «покрытии», почему кавказцы в том или ином случае применяют нормы адата и шариата. В частности, это поможет совершенствовать государственную правовую систему и повышать ее авторитет».
Доскиев: «Существующая правовая система не допускает возможности инкорпорирования такого регулирования. но эта проблема связана не только с нормами мусульманского права. Проблема в чрезмерной централизации полномочий практически по всем вопросам ведения, что мало согласуется с самим принципом федерализма. Давно назрела пора увеличения объема вопросов ведения субъектов РФ, соответственно уменьшая объем вопросов ведения Центра. Уже двадцать лет в России утверждали, что система исламского банкинга не совместима с ее законодательством. Однако последния события показали, что не так уж и не совместима и вполне может быть внедрена, чем сейчас и занимются в Госдуме и правительстве РФ».
Соколов: «Действующая система вообще внеправовая. То, что сегодня происходит, нельзя назвать судебной системой. Это некая клиринговая система, которая обеспечивает договоренности игроков за деньги или политическую лояльность. Ее решения никогда не бывают предсказуемыми для простого игрока.
Мне надоело, что все спорят, что лучше: адаты, шариат, ментовское право или понятия. Все плохо, пока не работает судебная система. Пока суда нет, принцип верховенства права на территории республик не соблюдается в принципе. Та юрисдикция, которая предложит наиболее доступное правосудие, та и победит. Но мне кажется, это должна быть общая прозрачная площадка. Нужна такая конвенция, что правосудие должно быть доступно для всех независимо от конфессии. Если такой площадки нет – не о чем вообще разговаривать. Если такая площадка создается, то это уже дело техники, как вводить разные юрисдикции в это поле – через третейское правосудие, через медиацию. Масса технологий есть, которые позволяют, не разрывая правовое поле, учитывать интересы разных сообществ».
