Урок литературы в школе, которой нет

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Чего никогда не забыть, так это мальчиков, идущих к первой школе. В темных костюмах, белых рубашках. Подтянуты, сосредоточены и молчаливы. Идут группами или поодиночке. Проходят по спортивному залу, иногда подберут какой-нибудь листок детской тетради и пристально вглядываются в стершиеся буквы, на которых запеклась кровь. Однажды один из них подобрал белую женскую туфельку. Взял в руку, подержал и перенес туда, где была оконная рама, а сейчас провал в стене.

Я ни разу не дерзнула поговорить. По лицам видно, что идет какая-то мучительная работа духа. Собирается воля. Ты почти видишь, как меняется внутренний мир другого человека.

Ну и как прийти к этим мальчикам на урок? Да еще - литературы? О чем спросить? Что им рассказать?

Как дать урок в школе, которой нет?

С каким текстом идти? Ловлю себя на том, что спортзал школы N 1 - это не просто подсветка всему, что приходит на память. Это - шрапнель. Одни смыслы смещаются, другие исчезают напрочь. Как наваждение - вопросы, которые никогда не пришли бы в голову ни тому, кто писал, ни тому, кто читает. При одном непременном условии: если тот, кто читает, никогда не был в спортзале.

Великие тексты сламываются о Беслан сокрушительно.

Например, мой любимый эпизод - князь Болконский на Праценской горе? Наполеон, победно оглядывающий поле сражения. Знаменитая реплика полководца: "Вот прекрасная смерть". Это произносимо сегодня в Беслане?

Всю сцену захлестывает один-единственный вопрос: если бы Болконский попросил пить, Наполеон дал бы ему воды? (Кстати, небесланцы отвечают решительно: да! В Беслане - два ответа: или категоричное "никогда!", или уклончивое "не знаю?".)

А что там дальше у Толстого? Хрестоматийное - взгляд на небо, на облака, сквозь которые "виднелась синеющая бесконечность". Стоп! Нет облаков! Никакого высокого неба нет. Есть единственный вопрос, который сражает наповал: дал бы воды Наполеон или нет?

Это похоже на то, как бесланская мать на обычную просьбу ребенка "Пить!" стремглав кидается к крану и заполняет литровую емкость водой для трехлетнего ребенка.

?У меня был опыт работы в школах Карабаха, Грузии, Южной Осетии, Чечни и даже в Панкисском ущелье.

Но Беслан лишил последней иллюзии, которая держала меня полвека в школе.

Рушилась страна, проводились границы, менялись флаги и гимны, но ты всегда знал, что есть место, где мир утвержден в своем незыблемом пространстве. Исконном человеческом облике. Это действительно правда: мир сходит с ума, а в обшарпанных классах Кодорского ущелья, несмотря ни на что, взрослый человек, учитель, помогает ребенку отыскать на карте какую-нибудь Буркина-Фасо. Это учительское действо есть сообщение ребенку: мы - в мире! Мир - с тобой! Сатанеют враждующие группировки, а здесь по-прежнему: "Ма-ма мы-ла ра-му". Учитель ежечасно, ежеминутно торит ребенку путь в безопасность. Через черные крючочки в книжке отдельный маленький человек соединяется с человечеством.

- Смотри, Эльвира, они почти не забыли синтаксис, - показывает мне сочинения своих детей учительница из Ачхой-Мартана Нина Макаренко.

Ее семью от смерти спас сосед-чеченец. Ей бы бежать и бежать из Чечни, а она:

- У них впереди такие трудные темы?

Сестры Умаровы из Самашек будут учить детей русскому языку с еще большей истовостью, чем раньше. Потеряв все, они поняли: русский язык не виноват.

Тезис польского психиатра Кемпински - возвращение к здоровью часто зависит от возвращения к человечности - опробован в горячих точках именно учителями. Эдакими донкихотами двадцатого века.

С одним из них я познакомилась первого сентября 1995 года в хищном городе Шуша, если воспользоваться точным определением Мандельштама.

Вытянутая в поднебесье, политая кровью земля. Гургену Налбандяну было тогда 35 лет. Мать сожгли, отец - в заложниках. Но я не о нем. Я о детях с опытом взрослого.

Спрашиваю: как после того, что пережили дети, ты входишь в класс и говоришь про свои тангенсы и котангенсы? Если опыт ребенка означен смертями и разрушениями, значит, перед тобой уже другой ребенок?

- Я их заблуждаю, - говорит Гурген. - У меня другого пути нет.

Так вот, сентябрьские события лишают мир иллюзии, что школа - остров безопасности для ребенка.

Завуч школы Елена Касумова рассказывает, что самым мучительным было состояние, которое, мягко говоря, можно назвать дискредитацией взрослого.

- Ты же для ребенка - учитель. Он тебе верит. Знает: ты можешь все. Он к тебе обращается: скажите ему (боевику. - Э. Г.), чтобы дал пить. А ты понимаешь, что сказать некому. Это не просто беспомощность. В тебе рушится все, хотя ты жив.

... И 22 октября (в первый день занятий) в девять утра я вошла в одиннадцатый класс школы N 1, часть детей которой располагается в шестой школе. Села на любимое место - за последнюю парту. Передо мной - девочка Вика и ее мама, назвавшаяся Ирой.

- Вы чья-то родственница? - спросили меня.

- Нет, я посторонняя, - опрометчиво сказала. "Посторонний" - нехорошее слово в Беслане.

Первый урок в первой школе

Лариса Петровна в тот день в школу не пришла. В середине августа умер отец. Поскольку классного руководства не было, она решила пропустить школьный праздник - не считала возможным нести свой траур в школу.

Говорит она тихо и очень достойно. Про минуту жизни, про вкус воды и про то, что на каждом лежит ответственность прожить жизнь за другого. Ни на одном слове - ни тени фальши.

Да, начинается обычная школьная жизнь.

Следующий урок литературы - во вторник. Мой урок.

Лариса Петровна неожиданно уступает мне место. Так и стою у доски до звонка. Весь урок. Все педагогические прибамбасы дают осечку. Путь только один: сказать правду.

Она в том, что я хочу дать урок - и боюсь. Боюсь, что известные мне тексты сломаются о бесланское первое сентября. Уже сломались. И я пошла "брать" Праценскую высоту с Болконским и Наполеоном, который, возможно, даст воды умирающему князю.

Нет, все-таки были и высокое небо, и бегущие облака, и чувство вины перед маленькой княгиней. Ей, умирающей, конечно, дадут воды, что уж там говорить? Но - о чудо! - именно на чувстве вины князя шрапнель из спортзала прекратилась.

Я еще спросила: "Продолжать?". Они выдохнули: "Да!".

Звонок. Лариса Петровна объявляет домашнее задание: Иван Бунин, "Человек из Сан-Франциско". Мой урок. Ну уж нет! Все что угодно, только не это. Там же смерть. И эти поиски гроба? Ящик из-под английской содовой с разобранными перегородками - последнее пристанище путешественника. Никогда! Заменить "Человека?" на "Темные аллеи"? Пусть темные, но все-таки аллеи? Еще лучше - рассказ "Кавказ". Там смерть, но и любовь!

Хватит! Ты же учительница, а не гастролер с эстрадным номером. Есть программа? Есть педагогическая задача?

После урока подошла мама Вики: "Разрешите мне посещать ваши уроки. Оказалось, мне это очень нужно".

Господи! А я завалюсь с этим чертовым героем без имени...

26 октября в девять утра я вошла в свой одиннадцатый как учитель.

Каждый, кто хоть раз давал уроки в новом для него классе, знает, что существует период ориентировочного приспособления: ты перебираешь свои профессиональные навыки, чтобы обратить детское внимание к предмету твоего разговора, они - пробуют свои способы изучить тебя, испытать на прочность и отвоевать право заняться тем, чем хочется. Естественная потребность живого организма.

Так вот: этот период в бесланской школе отсутствовал напрочь. С первого вопроса, заданного первым абзацем: почему никто не запомнил имени человека из Сан-Франциско? - эта вопросительная интонация не покидала нас ни на минуту. Когда я говорю "мы", "нас", я имею в виду те скрытые и явные диалоги, которые велись при чтении. Чаще всего мы спрашивали одновременно.

Набрали воздуха, чтобы прочесть период, начинающийся со слов "был конец ноября". И, возможно, с окончанием этого периода начали бесповоротный путь в мир превращения слов. Мне не только нетрудно было идти с ними в этот путь. Напротив, никогда раньше, даже в самых своих любимых классах, я не ощущала такой мощной встречной волны понимания.

Мы уже посмеиваемся  (и это себе позволяем!) над высокомерием господина и над его дочерью, которая восхищенно смотрит на неказистого принца только потому, что под его кожей течет царская кровь.

Благополучно проходим самые трудные для нас участки - смерть господина. Уже пережили три ночи корабельных тоскливых балов (снова три!), как объявилась фраза: "Бесчисленные огненные глаза корабля были за снегом едва видны Дьяволу, следившему со скал Гибралтара, с каменистых ворот двух миров, за уходящим в ночь и вьюгу кораблем".

Мы остановились: откуда и как он возник, этот Дьявол, да еще с прописной буквы? Возвращаемся назад. С чего начинается смерть господина? С гениальной фразы "померкло его удивление". И это - расплата за высокомерие и отказ считаться с многообразием бытия?

... Я уже ничего не боюсь. Мы ушли из спортзала. В пространство бунинской мысли о гордыне Нового Человека со старым сердцем. В этом пространстве можно пребывать вечно, потому что ни тогда, в 1915-м, когда был написан рассказ, ни в октябре 2004-го никто не знал и не знает, почему на границе двух миров находится Дьявол. И это леденящее душу слово "следит"?

Вот она, кульминация урока: "А где Бог?". Это выдохнулось всеми. Но, кажется, первой это спросила девочка из третьего ряда. Ее реакции я больше всего опасалась. Знала: у нее погибли мама и сестра.

"Где Бог?" - доминантный вопрос для бесланцев.

Отступление от урока

... В доме Тотиевых из восьми детей погибли шестеро: Дзераса, Лариса, Аннушка, Альбина, Люба, Борис. Фатима и Аза, старшие сестры, учатся во Владикавказе в музыкальном училище. Любимый композитор Фатимы - Бетховен. Сейчас она музыку слышать не может.

Она сама завела разговор о Боге.

- Сейчас многие его винят. Бог за это ответственность не несет. Он человеку оставляет свободу выбора: быть хорошим или дурным.

То, что случилось, не может веру уничтожить.

Была одна фраза, смысла которой я не поняла:

- Бог не захотел войти в школу?

Это выше моего понимания.

... Эльбрус - водитель. Разговариваем у ворот детского сада.

- Я был здесь. Так вот, по всем признакам это был ад. И полное отсутствие Бога. Проходят дни, и я понимаю, что он есть и был. Я не могу тебе это объяснить, но он есть для того, для кого он существует?

... Маирбек. Хозяин лавки по изготовлению ключей:

- Знаешь, мы плохо живем. Уже давно живем плохо. Это может остаться ненаказуемым?

Теперь нам ясно, почему над всем бунинским кораблем восседал грузный капитан, так похожий на языческого идола. Кто же еще может править в обезбоженном мире?

Финал

Была в уроке доминанта, выходящая за пределы рассказа. Последний абзац начинался так: "И никто не знал?".

Бунинская интонация, зафиксированная в начале века, сегодня в ходу в Беслане. "Когда брали Дубровку, никто не знал, что это может случиться в нашей, простите, дыре. Конечно, очень любимой, но все-таки дыре. До сих пор преследует мысль: "Это все неправда. Быть такого с нами не может".

Может. Может с каждым из нас". В этом отрывке из сочинения Вики Дзиовой выражен подлинный смысл бунинского рассказа. Лейтмотивы идентичны. Прочитайте рассказ и убедитесь.

... Зазвенел чертов звонок. Спросила честно: "Я завалилась?". Они хором ответили: "Нет! Интересно!". (Впрочем, при чем тут я? Иван Алексеевич, спасибо!) Кто-то крикнул: "Захватывает!", но вовремя прикусил слово.

... Подошла мама Вики Ира.

Ее дом известен всему миру. Он в двадцати метрах от школы. Дочь и сын Иры провели три часа в обстреливаемой квартире. Под автоматные очереди и звон стекла повторяли: "Это не с нами. Этого не может быть".

Первые слова Иры: "Спасибо! Это все про нас. Все так и было?". Как же "про нас", если о Беслане - ни слова? Как же "про нас", если в глазах - свет?

Утверждение, что трагедия, разрешившись в искусстве, обладает способностью очищения, - достаточно расхожее утверждение. Но не в Беслане. Здесь очищающая сила слова воспринимается как открытие и откровение, ибо свидетельствует не только о силе слова, но и о природной мощи человека, взыскующего истины. Постижение ее бытийного статуса требует душевного подвига. Похоже, молодое поколение Беслана к нему готово.

Но пока с ним никто не говорит. Разве что Бунин?

P.S. Первая реакция власти на трагедию в школе - солдатики с тонкой шеей у ворот детских учреждений. Появятся железные ограды и решетки. Но детство не спасешь за решеткой. Детство можно спасти единственным способом - хорошим образованием.

Что еще должно произойти в стране, чтобы школа сделала попытку стать явлением культуры, а не режимным учреждением?

Эльвира Горюхина

Опубликовано 15 ноября 2004 года