Умар Яричев: "Мой долг писать о прекрасных людях любой нации"

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Наше первое знакомство с чеченским поэтом Умаром Яричевым началось с его стихов. Они не были прочитаны мною. Их продекламировал друг поэта - полковник Хизир Межидов. Стихи поражали своей эмоциональностью, глубиной погружения в тему и поэтическим мастерством. Личное знакомство с Умаром Яричевым состоялось в Грозном в декабре 2003 года. Это была моя первая поездка в Чечню. Первые впечатления чаще всего оказываются самыми верными. Чечня образца конца 2003 года ударила ощущением страха и безысходности. Я оказалась в мире, перевернутом наизнанку. Там "миром" называется вседозволенность человека с оружием в руках. Подобный "мир" может гарантировать только отсутствии информации о произволе военного режима, правящего свой бал на протяжении долгих лет. Контраст безысходности военного лихолетья - люди. Люди, искореженные и подавленные войной и страхом. Страх - в развешенных повсюду плакатах и фотографиях тех, кто считается их правителями. Страх - в огромном количестве военной техники и людей в униформе самых разных колоров и стилей. Страх - в изъявленной воронками земле. При этом те же самые люди все-таки не разучились верить искренности людей, которые приходят к ним с открытым лицом, и надеяться на высшую справедливость. Во время этой поездки в Чечню было много самых неожиданных встреч. Я чувствовала их боль от пережитых ими страданий, их недоумение - "неужели кого-то в России волнует наша беда?", их растерянность - "как же так: в дом приехали гости, а остаться к столу они не могут, потому что темнеет". Но было одно чувство, которого я не встретила на этой земле. Ненависть. Её проявлений я лично не увидела. Именно поэтому меня страшит огульная ненависть людей в России ко всем "инородцам". Ведь чаще всего за ней нет ничего, кроме патологического страха перед правдой и нежеланием посмотреть на себя честно. В Нижнем Новгороде стихи чеченского поэта Умара Яричева прочитало много людей. Многие из них испытали шок оттого, что они были созданы чеченцем. Оттого, что, оказывается, и чеченцам не безразлична боль других людей. Замурыженные ежедневными телепятиминутками ненависти, они вдруг открыли для себя простую истину: в Чечне, оказывается, живут такие же люди, как и они сами. Люди, так же способные любить, страдать, творить...

На вопросы корреспондента Информационного центра Общества Российско-Чеченской дружбы отвечает член Союза писателей Российской Федерации, чеченский поэт Умар Яричев.
 
- Как вы начали писать стихи, и почему вашим творческим языком стал русский?

- Стихи на русском языке я пишу буквально с малолетства, то есть почти пятьдесят лет. Печатаюсь уже сорок лет. А мое знакомство с русским языком началось, когда мы жили на поселении в Казахстане. Я учился в железнодорожной школе и первые несколько лет вообще не владел русским языком. Помню, ползет паук по стене. А рядом со мной сидела девочка. Ее звали Вика Паханевская. Дай, думаю, спрошу, как будет по-русски "паук". По-чеченски я знаю - "геск". Она мне сказала. Это было мое первое слово на русском языке. Но когда я научился читать по-русски, мне помогла наша школьная библиотека. Там работала старая русская женщина Мария Дмитриевна. Она была из тех людей, кто рождается среди книг и умирает среди книг. Она меня записала в библиотеку и дала почитать первую книгу - это был сборник Пушкина с картинками: вьюга, тройка, кони, которых ямщик хлещет; и помню: "Буря мглою небо кроет.....". Меня тогда поразило, что вьюга воет то как зверь, то плачет как дитя. Шли годы. Меня заворожила другая фраза, принадлежавшая Лермонтову: "Выхожу один я на дорогу/ ... /И звезда с звездою говорит". Как могут звезды говорить друг с другом?! Видимо, это удивление и стало началом, той искрой, которую мне Бог подарил. Я начал писать стихи. Я всегда писал на русском языке, но не потому, что не люблю свой родной чеченский язык. Он у меня в крови. Я им живу и дышу. Но русский язык для меня - второй родной язык. Я им живу, мыслю и пишу. У меня есть стихи, написанные на чеченском, но в творчестве мне более близок русский язык: за последние десять-пятнадцать лет я написал десяток стихотворений на родном языке, а вот на русском - семьсот-восемьсот. Что касается тем, спектр моих интересов самый широкий: русская культура, чеченская, арабская, греческая. Меня очень интересует личность Альберта Эйнштейна. Мне интересно писать о нашем легендарном земляке Зелимхане. Меня волнуют обстоятельства гибели Ивана Сусанина. Я хочу понять, какой личностью был Александр Македонский. Меня поражают масштаб Куликовской битвы и противостояния князя Дмитрия Московского и Мамая. В русской поэзии есть поистине звездные величины. Это такие титаны, как Валерий Брюсов, Константин Бальмонт, Осип Мандельштам, Марина Цветаева, и, конечно, Пушкин и Лермонтов. При этом не важно, кем они были по национальности. Они гиганты русской поэзии. Но идеалом для меня стал Александр Блок. Чего стоят всего лишь две его строчки: "петуха упустила старушка, золотого, как тень, петуха". Бабка печку разжигала, заснула, поленья вывалились, она сгорела. Это перевод с поэтического языка. Идеалом в чеченской поэзии я для себя считаю уже почившего Ахмеда Сулейманова и современного молодого поэта Апти Бисултанова. Меня не интересуют его политические инсинуации, и был ли он рядом с Дудаевым или с кем-нибудь еще. Мне он важен как чеченец-поэт. Мировая поэзия не была бы поэзией без англичанина Шекспира, итальянцев Данте Алигьери и Петрарки. И, конечно, Восток: Хайям, Махтурбули, Фаради, Рудаки.

- Как вы оцениваете обстановку в сегодняшней Чечне?

- Это - кошмар. Прошли две войны. Пусть их другие называют, как им угодно: военные кампании, контртеррористические операции. Сейчас военных действий как бы нет. Мне как человеку больно за каждого убитого человека: будь то идеологический боевик, или чеченский милиционер, или убит русский парнишка - пацан срочной службы, или контрактник. Мне все равно, потому что гибнет человек. Когда погибает порядочный человек, меня не интересует русский он или чеченец. Но гибель подонков меня не волнует, на какой бы стороне они не были бы. Я считаю, что писатели и поэты должны быть всегда выше узких национальных рамок. Разумеется, это не означает, что мы должны забыть свой язык, культуру, менталитет. Я был чеченцем и останусь им. Я сторонник принципа: "люби свое и уважай чужое". Примерно в 1967 или 1968 году я ночевал в Новодевичьем монастыре. Мен я приютила на Троицу монахиня, которой было около семидесяти девяти лет. Она за мной ухаживала и потом дала на дорогу хлебцы с икрой и с малиновым вареньем. Я очень хотел посмотреть, как служат в соборе. Она отвела меня на службу. Мне это приятно вспоминать. Я горжусь красотой Новодевичьего монастыря. Не потому, что его строили, например, русские, чеченцы или армяне. Я горжусь им, потому, что это создали люди, потому что это - древность, потому что это - один из красивейших ансамблей. Это и есть великая культура русского народа. У каждого народа - русского, чеченского - были свои красивые и свои постыдные страницы. За годы войны погибли десятки тысяч людей с обеих сторон: как виноватые, так и безвинные. В этом виноваты мы все. Виноваты и московские правители, и грозненские правители. Не вернуть ни погибших чеченских парней, ни погибших русских ребят. А вот как сегодня выбраться из этого кошмара? Я, конечно, не политик. Люди говорят: "Не бывает чистой политики". Она всегда была грязной. Почему? Ведь политика - это деньги, а деньги ведут к смерти. Но вечной войны не бывает. Мы все этого не выдержим. Это страшно. Если честно, то я не знаю, как сделать так, чтобы перестали гибнуть и чеченцы, и русские. Я могу только сказать, как поэт, и я должен это сказать: "Послушайте! Сложите все оружие. Солдаты! Идите в свои казармы. Все воюющие! Вы всем надоели. Дайте народу жить спокойно. А если Вам не терпится, выйдите, разберитесь между собой. Хоть перебейте друг друга". Но кто меня послушает?! В любом случае выход только один: кто-то где-то в чем-то должен уступить. И медленно, медленно, шажками идти к миру. В своих стихах я пишу: "Не вините солдат". Они выполняют приказ. Я считаю, что виноваты те, кто отдаёт приказы убивать с любой стороны. Что изменится, если федеральные войска расстреляют десятки чеченцев, не обращая внимания на то, боевики они или нет? Изменится ли жизнь чеченцев, если они взорвут два или три БТРа, убьют российских солдат? Только лишние могильные холмы появятся. И здесь, и в России матери, отцы, братья будут оплакивать своих убитых. Мы не решим проблемы таким образом. Я думаю, что все конфликтные вопросы в мире, а в сегодняшней Чечне особенно, должны решаться только путем переговоров, путем принятия своей вины всеми участниками конфликта. Я нисколько не сомневаюсь, что простым чеченцам, какому-нибудь Магомеду из Шалей и бедному Ивану из-под Новгорода или Пскова, эта война не нужна. Люди никогда не ищут войны. Война - это последний этап неудачной политики, ее хвост. Нет в мире народа, у которого бы не было своих талантливых, гениальных и великих людей, и своих злодеев. Почему в голове некоторых людей берут верх какие-то звериные инстинкты, звериные рефлексы? Идеальным человек никогда не был. Мы же животные, только высокоорганизованные. Человек создан Богом. В любом из нас сидит зверь и есть Бог. В любом народе начинаются конфликты при условии, что увеличивается количество людей, у которых вместо души зверь. Таких легко узнать: желание жить "красиво", желание выжить за чужой счет с "Мерседесами", мешками долларов, и дворцами. Наиболее тяжелая форма - стремлением захватить чужую территорию. Перевес этих качеств в народе ведет к подобным диким конфликтам. История говорит, что всего наш мир пережил четырнадцать тысяч войн. Это только те, что были исторически засвидетельствованы. Нет дня на планете Земля, чтобы где-то ни шло две или три войны. Где-то всегда убивают. В России, Африке, Америке, или Австралии. За эти войны было убито двадцать миллиардов человек. Мы сейчас в эту цифру вносим свою значительную лепту. Максимилиан Волошин сетовал, что в России за все кровавые годы революционных междоусобиц погибли десятки тысяч Лермонтовых и тысячи Пушкиных. Мы должны суметь выйти из этого конфликта с достоинством, и перестать быть причиной уничтожения целого народа, гибели российских солдат, чеченских парней, женщин, детей. Если бы я только имел такие возможности, какие имеет президент, я бы это остановил. Ведь первым погибнет тот, кто начал войну. Был замечательный чеченский поэт русского происхождения Николай Дроздов. Он здесь жил и писал: "Будь проклят тот, кто первым поднял камень, Будь проклят тот, кто первым поднял меч". Я - верующий человек. Я чувствую, что во всех людях сидит грех Каина, убившего своего брата. Боюсь, нас не скоро покинет этот грех. Есть еще одна причина: мы - лицемерны. И русские, и чеченцы. Мы говорим, что верим в Бога. На самом деле это не так. Все эти войны - это те же Садом и Гоморра, за которые нас наказывает Бог. Мы - безбожны. Мы все время врем друг другу, мы хотим чужого. Мы не соблюдаем заветов Библии, этих несчастных десяти заповедей. Мне обидно, что я не смог ответить на этот вопрос, как это остановить. Президентов выбирает народ, значит, они должны делать то, что нужно народам...

- Много людей покинуло Чечню, а Вы продолжаете жить в Урус-Мартане... При этом у вас, по сути, нет дома. Вы потеряли кров и живете в доме, который вас приютил. Что дает вам силу?

- За все эти десять лет конфликтов я ни на один день не покидал Чечню как беженец. У меня здесь убита мать, убита жена, погибло много родственников. В 1999 году в самом начале военных действий во время бомбежки машина, в которой сидела моя жена, пыталась уйти от снарядов, и врезалась в "Икарус". Моя жена и еще несколько человек погибли. В 2000 году, 4 января, за три дня до окончания поста Ураза, в 4 утра восемь мин из полкового миномета ударили в мой двор. Представьте: женщины, мужчины и дети спали. Мать разорвало на куски в результате прямого попадания... У меня пробило левую руку, две дырки от осколков. Пальцы до сих пор плохо двигаются. Еще двух мальчишек убило прямо в доме. Им было по пятнадцать-шестнадцать лет. Еще двоих со мной везли в госпиталь. Один умер по дороге, а другой - с диким ревом в больнице Ачхой-Мартана. Он не знал, что делать. Орал, хватал меня за руку. Я сам был без сознания. Тогда сгорело все, что у меня было. Ничего не осталось. Из родного села ушел, да попал, как говорят русские, "из огня да в полымя". Везде одно и то же. Что меня здесь держит? Мне было стыдно уходить. Меня за границу приглашали: в Бельгию, во Францию, в Норвегию. Не уехал. Чему быть, того не миновать. Если буду жив - буду жить, а если умру - похороните меня здесь. Это моя земля. Я всегда старался быть объективным. Я писал о русском генерале бароне Врангеле. Я увидел в нем самые прекрасные черты настоящего русского офицера. Это был последний главком юга России. Казалось бы, зачем чеченцу этот генерал? Но есть, оказывается, у поэта уголок, куда не проникает политика. Я писал об Антоне Деникине. Знаете, почему? Помните у Блока: "Если ты поэт, ты должен стихотворение завершить". У Деникина я прочитал, что как однажды к нему один из штабс-капитанов привел русского рядового солдата и сказал: "Ваше благородие! Этот солдат достоин награды". Тот спросил: "А что он сделал?" "Он застрелил восемь красноармейцев". Деникин бросил перчатки на стол и сказал: "Я никого не буду награждать за братоубийство. Пошел вон!". Колчак - автор слов романса "Гори, гори моя звезда". И это - убийца народа, генерал Колчак? Кстати, Врангель прослужил три или четыре года в "дикой чеченской дивизии". Брешко-Брешковский пишет в своей книге, как один из чеченцев или ингушей отзывается о нем, как о легендарном офицере. Мой долг писать о таких прекрасных людях любой нации.

- Я впервые в Чечне. Те несколько дней, которые я провела здесь, оставляют тягостное впечатление. Были встречи с очень светлыми людьми. Но я не могу забыть бабушку в Шалях, которая "посерела" и сползла с кресла, когда началась стрельба около самого дома. Это было в центре Шали, около рынка. И стреляли не просто из автоматов, а из тяжелых пулеметов. А потом выяснилось, что нет никакой перестрелки. Это просто федералы, вместе с кадыровами праздновали некий собственный маленький праздник. Мне стало страшно оттого, что этим людям ужас этой старенькой бабушки безразличен... Когда одного из них попросили не стрелять, объяснив, что пожилой женщине плохо, он заявил: "Хорошо, но в следующий раз я найду тебя и пристрелю". Это вселяет ужас.

- Я вижу это каждый день. У меня есть стихотворение: "А если я к войне привыкну? И мирно жить не захочу". Я боюсь, что мы становимся привычными ко злу и к оружию. Есть русская поговорка "Шило в мешке не утаишь". Оружие, как это шило, вылезает, куда бы ни положили его. Я рассказал вам о своей трагедии. После этого в течение года я испытывал чувство стыда. Выстрел на улице, а я вздрагиваю, ложка из рук падала.

- В Чечне я увидела людей, которые пытаются жить обычной жизнью. Они прилагают огромные усилия для того, чтобы их жизнь казалось такой же, как жизнь людей там, где не стреляют. Они стирают, моют полы, чистят обувь, хотя за окнами - звуки войны: стрельба, взрывы, грохочет военная техника. Страшно то, что есть и те, кто уже настолько отвык от мирной жизни, что возвращать её не захочет.

- "Кому война, а кому мать родна". Я сейчас настоящий беженец. Я работаю в Грозном, живу в Урус-Мартане. Мои родители жили в Куларах. Отсюда недалеко, пятнадцать километров по трассе. Для меня это трагедия. Обыденность трагедии стало привычкой для меня. "Я безнадежно обречен на счастье. На родине мне жизни нет". Для меня жить на родине - счастье, и вместе с тем испытываю острое чувство обреченности из-за боли, из-за тяжелых дум, из-за страха. Даже Маркс говорил: "Эта ложь, что есть люди, которые никогда не боятся". Все люди боятся, только одни умеют прятать страх, а другие - нет. Я тоже боюсь, как и все люди. У нас много людей погибло от случайных пуль. Иногда, думаешь: Господи, а, может быть, я во времена Гитлера живу, при фашизме? Один издерганный политик Жириновский, этот главный дурак российской Думы, чего стоит с его высказываниями: "В Чечне нужна одна политика: если из села выстрелили, надо уничтожить все село". Такие, как он, никогда не будут президентами России. Это же настоящий убийца. Я часто думаю о том, что мы почувствуем, когда закончится война. Я привык к грохоту по ночам. И вдруг - тишина, без выстрелов, без взрывов. Это - обратное явление, подобное отдаче в карабине. Мы привыкли, что носятся БТРы, БМП, что повсюду солдаты. А нам-то куда деваться? Нам приходится жить в этой действительности. Дай Бог, чтобы эта кровавая каша закончилась, чтобы не гибли ничьи ребята. Если мы - чужая территория, не лезьте к нам. А если мы - российские люди, за что вы нас убиваете? Тем, кто затеял эту бойню, чести не будет ни перед людьми, ни перед Богом.

- Вы живете в Урус-Мартане. Для большинства людей в России это просто название. Такое же не понятное, как некое государство Гонолулу. Не могли бы вы рассказать об этом селе так, чтобы стало понятно, чем оно красиво и чем знаменито?

- Это село - одно из крупнейших населенных пунктов Чечни. Во-первых, до 1991 года Урус-Мартан был самым крупным в мире селом с населением около пятидесяти пяти тысяч человек. А самый большим районом в мире был Шалинский. Во-вторых, в исламе, как в любой другой религии, есть свои святые, такие как, например, Серафим Саровский в православии. Из этого села родом Яндаров. Его называли Солнце-Хаджи. Он считается святым ал-ауввалу, по-арабски первый, то есть самый близкий к Богу. К лику святых они причислялись не мечетью, а народом. Эти люди творили чудеса. У нас в республике таких святых было около тринадцати. Среди них - Митаев, Яндаров, Дени Арсанов, Ахмад-Дук Хаджи. Из Урус-Мартана и его окрестностей родом десяток - полтора мощных столпов ислама в Чечне. Они в совершенстве знали шариат, исключительно правильно исполняли все догматы ислама и шариата, но не были святыми. В Урус-Мартане был один святой Яндаров, все остальные богословы. Не только богословов рождала эта земля, но и романтиков-революционеров. Таким был живший здесь Асламбек Шерипов - горный чеченец из Шатоя. В Чечне советскую власть установил именно он. Шерипов был не только прекрасным наездником, но и талантливым писателем. Он погиб, когда ему было не больше двадцати лет.

Оксана Челышева.

Опубликовано 12 февраля 2004 года.