Правозащитники усомнились в отчете силовиков о расследовании нападения на Ингушетию

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

При расследовании нападения группировки Басаева на Ингушетию силовики задерживали выходцев из Чечни в лагерях беженцев, напомнили правозащитники. Они назвали сомнительной сложившуюся систему расследования с участием засекреченных свидетелей.

Как писал "Кавказский узел", в июле 2015 года суд приговорил ко второму пожизненному сроку Али Тазиева, который, по версии следствия, в ночь на 22 июня 2004 года участвовал в нападении боевиков под руководством Шамиля Басаева на государственные объекты в Ингушетии. Сам Тазиев, уже приговоренный ранее к пожизненному заключению, не признал вину. Установлены имена 131 участника нападения боевиков Шамиля Басаева на Ингушетию в 2004 году - 68 осуждены, 52 убиты и 11 находятся в розыске, отчитался Следком России в 20-ю годовщину тех событий.

Очевидцы рассказали о том, что происходило в Ингушетии в ночь нападения группировки Басаева. "Это было в понедельник, мы с друзьями после обеда ездили в аэропорт города Минводы, чтобы встретить Идриса, нашего земляка, который в те годы работал в театре, где художественным руководителем был Владимир Этуш. На следующий день, 22 июня, мы должны были ехать в Малгобек, чтобы возложить к памятнику защитников города венок от Этуша, который в годы Великой Отечественной войны участвовал в боях за город Малгобек" , - рассказывает Муртаз, бывший госслужащий администрации главы республики.

По дороге домой за Средними Ачалуками Муртаз услышал выстрелы. "Сначала одиночные, потом автоматные очереди. Подумал, силовики проводят какую-то операцию, в то время такие вот ночные "фейерверки" бывали часто. И как-то не придал этому значения. Уставший, уснул мгновенно. В пять утра звонок из Америки, от родственницы, которая была обеспокоена новостями из Ингушетии. Я похолодел от ужаса. Идрис поехал к брату в Экажево, а для этого ему нужно было пересечь федеральную трассу. Позвонил в администрацию, вкратце рассказали, что произошло, велели срочно ехать в Магас, но я решил сначала доехать до Экажево", - сообщил он.

По словам Муртаза, пока он ехал до Назрани, потом до Экажево, где должен быть Идрис, его раз двадцать останавливали патрули, проверяли документы. По дороге видел неубранные трупы убитых: в гражданской одежде, в милицейской форме. Добравшись до Экажево, успокоился. "С Идрисом было все в порядке. Машину в которой он ехал с племянником, остановили на Экажевском круге. По его словам, там было много вооруженных людей в новенькой камуфляжной форме, в масках. Двое подошли к их машине, приказали показать документы. Идрис достал удостоверение с театральной символикой, племянник показал водительские права. Как сказал Идрис, эти люди говорили на чистом ингушском языке. Проверяющий махнул рукой. "Проезжайте", - сказал он. Процедура привычная в то время в республике. Но за поворотом на обочине дороги он увидел несколько трупов в милицейской форме. И тогда он понял, что происходит что-то ужасное", - говорит, вспоминая рассказ Идриса, Муртаз.

По его словам, запланированная накануне поездка с возложением венка у памятника защитникам Малгобек во вторник, 22 июня не состоялась, это мероприятие было отложено на неделю. "И мне, и Идрису в те дни, после нападения Басаева на Ингушетию, приходилось посещать многочисленные тезеты, выражать соболезнование родным и близким погибших от рук бандитов достойных парней", - вспоминает он. 

Дали Хамхоева в звании сержанта служила в дежурной части МВД республики. Ей нравилась эта работа: хоть и не видишь человека, кто обращается к тебе по связи, но даже по голосу можно определить, что за человек на другом конце провода: старый или молодой, добрый или суровый, рассказала она корреспонденту "Кавказского узла". "К тому же, мне такой график нравился, удобно: сутки дежуришь, трое дома. За это время можно и отоспаться и еще много дел по дому сделать", - пояснила Дали. Да и вообще, по ее словам, работать в мужском коллективе, значит, всегда чувствовать помощь и поддержку.

Заступая 21 июня 2004 года на дежурство, Дали не предполагала, что в ее жизни наступит такая ситуация, когда помощь и поддержку придется оказывать своим сослуживцам ей самой. "Во время моего перерыва, после половины суточного дежурства, от 21.00 до 22.00, если была возможность, то я ездила домой немного отдохнуть и поужинать", - вспоминает Дали события того дня. Дом, где она жила, был недалеко от МВД. Чтобы отвезти ее на перерыв за ней приезжал кто-то из родственников, или же сослуживцы оказывали ей такую услугу. Часа девушке хватало, чтобы немного отдохнуть, перекусить и вовремя, к 22.00 часам, вернуться на службу.

Во дворе МВД, когда она вернулась, уже не было так многолюдно, как днем: несколько омоновцев стояли у ворот, разговаривали с водителем, прапорщиком Урусханом Олиговым, которого она хорошо знала. Дали прошла в свой кабинет. По ее словам, помещение, где находилось ее рабочее место, было без окон. "Темная комната, напичканная необходимой аппаратурой. Я включила свет, подключила все факсы, чтобы быть на связи. Посмотрела на часы – 22.30, время ночного намаза. И вдруг погас свет, и сразу же я услышала выстрелы, не просто выстрелы, как бывает, когда автоматная очередь, а просто шквал огня, и такое впечатление, что огонь ведется со всех сторон", – вспоминает Дали. 

На какое-то мгновение она растерялась: электричество отключено, а все оборудование подключено к электричеству, а ей нужно, когда случилось такое ЧП, срочно сообщить об этом по трем специальным адресам: в Ханкалу (Чечня), в Ростов-на -Дону и в Москву. "По мобильному позвонила папе. Он служил в МВД, отставник, знает, куда отправить информацию, куда звонить. Сказала ему, что нас обстреливают, что отключено электричество и я отрезана, не могу никуда сообщить, что здесь происходит. Он спросил, сколько нас в здании МВД, когда начался обстрел, сказал, что сообщит об этом трем абонентам, и посоветовал не паниковать и действовать по обстановке", - рассказывает Дали.

Она вспомнила, что был в дежурке старенький факс, работа которого не зависела от электричества, он подключен к АТС. "В этом факсе что-то поломалось, и он работал в одну сторону: нам могли звонить, а мы – никуда. Сколько я просила отремонтировать его, но только обещали. Я решила попробовать – может, он будет работать. Вспомнила, что где-то под столом надо искать. Включила фонарик на своем мобильном, стала рыться в множестве коробок, вытащила этот факсовый аппарат, подключила, копалась, чтобы наладить связь – заработал! Прозвонила отцу, сказала, что есть связь, только односторонняя", - отметила она.

По ее словам, то, что обстановка остается крайне сложной, и что помощи ждать неоткуда, она поняла, когда начальник смены Белан Дзейтов из соображений безопасности решил все боеприпасы перенести в ее кабинет. "Занесли мне все боеприпасы, которые были в наличии и свалили в одну кучу. А темно, как мне искать тот же магазин с патронами или рацию, или еще что, если темно? Я на ощупь разложила: здесь зажигалки, здесь магазины, дальше рации и мой мобильник. В таком порядке мне удобно магазины выдавать, без задержки. Телефон старалась включать как можно реже, сядет батарейка, а ведь это связь с внешним миром. А обстрел не останавливался ни на минуту. Бандиты кричали, чтобы им дали коридор, они хотели выпустить всех из СИЗО и почему-то им очень было нужно попасть в кабинет министра (внутренних дел). Обещали, что никого не тронут, только пусть их пропустят", - рассказывает она.

Раненному в ногу Урусхану Олигову пришлось оказывать первую помощь. "Крови было много. Чтобы продезинфицировать рану, я использовала все свои духи. Был какой-то лоскут ткани, порвала его на полосы, чтобы перевязать рану. Говорю ему, чтобы посидел немного, передохнул, а он даже слушать не захотел. Взял еще магазины с патронами, еще один автомат. И вышел. Оказывается, он в нескольких местах оборудовал огневые точки и бегал с одного места на другое и оттуда вел огонь. Тем самым создавал видимость большого числа обороняющихся. Через какое-то время он вернулся за магазинами, но вижу, нога у него опухла очень, рана продолжала кровоточить. К тому времени я нашла зеленку, бинты. Снять ботинок не получалось, пришлось разрезать, чтобы обработать зеленкой рану, забинтовать. Я перевязала его, и он опять занял позиции во дворе, с которых ему было сподручнее вести бой с бандитами", - рассказала Дали. 

По ее словам, даже среди оружейного грохота она различала непрекращающиеся звонки телефона. Можно было не отвечать, но она знала, что звонят жены и матери тех, чьи сыновья и мужья в эту ночь должны были быть на дежурстве в МВД, и она, улучив свободную минуту, отвечала, что идет бой, все наши живы, никто не убит. "Мне приходилось убеждать, я им говорила, что если бы что-то случилось с кем-то, разве бы я могла говорить таким спокойным голосом? Они мне верили и не верили", - говорит Дали.

По ее словам, во время перестрелки звонил и глава МВД России Рашид Нургалиев (занимал должность с 2003 по 2012 год, – прим. "Кавказского узла"). "Министр попросил позвать старшего по званию. Я позвала Белана Дзейтова. Нургалиев попросил доложить обстановку. Белан рассказал все, как было на тот момент. Нургалиев спросил, сколько человек обороняют здание МВД Ингушетии. "Пятнадцать", – ответил Белан. Министр сказал, держитесь, но не сказал, придет нам помощь или нет. Помощи не было", – сказала Дали Хамхоева. 

По ее словам, только после четырех часов ночи бой стал утихать. "Но до пяти часов мы были настороже, потому что были слышны еще одиночные выстрелы. По зданию МВД продолжали стрелять, но огонь был не такой сильный, как в самом начале. В республику в тот день прилетел президент России Владимир Путин, назвал нас, державших оборону около пяти часов, героями. Обещал наградить. Но как-то очень быстро забыли о том, что было в ночь с 21 по 22 июня", - рассказала она, отметив, что в отделе кадров МВД возмутились планами наградить ее, заявив, что Хамхоева "просто выполняла свои должностные обязанности". Ей даже отгул не дали, и через три дня по графику она вышла на свою смену.

Вспоминая весьма неохотно ту июньскую ночь, Дали с обидой заметила, что о тех, кто мужественно сражался с двумя сотнями боевиков, никто уже не вспоминает, на мероприятия, на которых говорят о парнях, проявивших мужество и отвагу в ту ночь, этих людей не зовут. "За то время, за пять часов под обстрелом, я прожила пять жизней", - сказала Дали.

 По словам представителя Правозащитного центра "Мемориал"* ночная стрельба 21 июня его особо не насторожила, но то, что ему пришлось увидеть на улицах Назрани наступившим утром его шокировало: множество убитых, в основном – мужчины, чаще совсем молодые.

По его мнению, нападение продемонстрировало наличие в республике вооруженного подполья. "Сразу же после нападения силовики задерживали, избивали и пытали десятки подростков, мужчин из числа беженцев из Чечни, которых подозревали в участии в этом нападении. Потом откуда-то сверху последовал окрик, и массовые задержания чеченских беженцев прекратились. Хотя многие знали, что полевые командиры время от времени отдыхали у своих родных в этих лагерях и даже встречались там с журналистами. Но рейды продолжали проводить еще долго", - подчеркнул собеседник. 

Во время одного такого рейда на заброшенную молочно-товарную ферму, где обосновались беженцы из Чечни, представители местного отделения "Мемориала"*, смогли понаблюдать, как проводилось это мероприятие. "Когда мы приехали в Троицкую, где была эта ферма, журналистов, которых было большинство в группе, попросили удалиться, в помещение МТФ не заходить, дабы не мешать работать силовикам в выявлении предполагаемых террористов. Нам почему-то было разрешено присутствовать. Оправдывая такое доверие, мы, естественно, совали свой нос везде, куда заходили силовики, и хотя они своими широкими спинами заслоняли реальную картину происходящего, нам все-таки удалось увидеть, как силовики, не предупреждая и не задавая никаких вопросов из группы беженцев вылавливали одного мужчину и тут же, не говоря ни слова, били наотмашь по лицу, потом укладывали на пол лицом вниз, потом их буквально складировали и увозили куда-то", - вспоминает собеседник. 

Как он заметил, руководил этими действиями мужчина, на рукаве гимнастёрки которого был шеврон с цифрами 07 – КБР. Правозащитники обратились к нему с вопросом, какими критериями силовики руководствуются, выбирая из всех именно этих мужчин. "Поинтересовавшись, какую организацию мы представляем, этот человек отправил нас далеко и попросил не попадаться ему больше на глаза", - сказал собеседник.

Правозащитникам удалось узнать, что за время проведения рейдов силовиками были задержаны из всех лагерей девять человек, но об их дальнейшей судьбе им неизвестно. 

Не обошлось и без удивительных спасений от реальной смерти. Правозащитник рассказал, что высокопоставленному сотруднику МВД Мусе чудом удалось остаться в живых при встрече с членами банды на перекрестке недалеко от аэропорта. Правозащитник отметил, что, как рассказывал ему Муса, когда машину остановили боевики, он показал красную корочку, но так как луна в этот момент ушла за тучи, не было видно, что на ней написано. На вопрос о месте работы он сказал, что работает в МЧС, однако когда боевики предложили посмотреть документы с фонариком, сумел сбежать. Боевики стали стрелять в него, спастись помог водитель проезжающей мимо машины, который открыл ему дверь. Пули изрешетили багажник, но водитель и сам Муса смогли уехать, рассказал правозащитник. 

Другой человек, "руководитель одного из крупных предприятий республики", был расстрелян боевиками. "Сделали тому по его просьбе удостоверение сотрудника ФСБ. Фальшивое, разумеется, но очень похожее на оригинал. В час ночи 22 июня его остановили на перекрестке, ведущем в Троицкую. Когда приказали показать документы, тот показал удостоверение сотрудника ФСБ. Его тут же расстреляли", - вздохнул правозащитник. 

По его твердому убеждению, тогдашнее руководство республики, руководители силовых ведомств были осведомлены о постоянных визитах Шамиля Басаева в Ингушетию, знали и о его контактах с сотрудниками МВД, с чиновниками некоторых госслужб, с врачами, которые лечили полевых командиров и делали им операции. "Неужели эта информация неизвестна была в Магасе?" - возмутился он.

Недоверие результатам расследования о нападении боевиков на Ингушетию выразил правозащитник Магомед Муцольгов. "Буквально на второй день после того, как Басаев со своими соратниками покинул Ингушетию, в лагерях беженцев из Чечни силовики начали задерживать предполагаемых соучастников нападения. В это же время они стали "работать" по каким-то спискам, неизвестно кем составленным, где фигурировали фамилии жителей республики, которые, якобы также были участниками нападения. Следственная бригада под руководством следователя по особо важным делам Константина Криворокова рьяно взялась за дело. Нужно ли говорить, какими методами пользовались следователи, чтобы получить признательные показания?" - возмущается правозащитник.

 Муцольгов также сказал, что беспричинно арестованных и затем осужденных чеченцев, проживающих в то время в лагерях беженцев Ингушетии, могло быть в разы больше. "Ведь обысками и задержаниями занимались не только федеральные силовики, но и местные сотрудники милиции. Беженцы стали обвинять ингушей в предвзятом отношении к ним, во время обысков то и дело возникали конфликты между чеченцами и сотрудниками МВД. И если бы не ингушские старейшины, то мог бы возникнуть на этой почве серьезный конфликт. Делегация старейшин обратилась к руководству региона, к  парламентариям, духовным лидерам, к руководству МВД. Совместными усилиями чиновников, представителей общественности удалось снизить до минимума облавы в местах временного проживания беженцев (МВР). Снижению числа обысков и задержаний послужило и то, что в самый разгар расследования руководитель следственной бригады, следователь Криворотов был уволен по распоряжению руководства в связи с фальсификациями уголовных дел. Но уже были осуждены 12 человек. Один чеченец, остальные жители Ингушетии. Многие, как видно из материалов, получили длительные сроки содержания под стражей. Судя по расследованию Правозащитного Центра «Мемориал»*, некоторые были освобождены в зале суда в связи отсутствием состава преступления. 

Муцольгов уверен, что Басаев, когда планировал эту операцию, преследовал две цели. "Во-первых, захватить как можно больше оружия. А во-вторых, он был уверен, что после нападения на Ингушетию силовики устроят беспредел, задерживая людей, заставляя под пытками признать вину, что молодежь будет уходить в лес, пополняя ряды боевиков. Что касается пополнения числа боевиков за счет молодежи, вопрос, конечно, спорный. Но судя по террористическим актам в отношении сотрудников полиции за последние год-полтора, говорить о том, что в Ингушетии нет последователей "Ингушского джамаата", я бы поостерегся", - считает правозащитник Муцольгов.

 Найти людей, которые, как считают следователи, были участниками нападения, а потому их объявили в розыск, сегодня навряд ли в возможно, считает правозащитник, сотрудник Центра по защите прав человека "Мемориал"*. "Некоторые ушли в мир иной, другие давно за границей, а наиболее предприимчивые женятся на представительницах другой национальности и меняют фамилию", - сказал он корреспонденту "Кавказского узла".

Он считает, что при расследовании уголовных дел следователи часто используют показания засекреченных свидетелей. "Это давно испытанная практика. Хотя все понимают, что никакой это не свидетель, а человек, подсадная утка, который говорит то, что ему велит говорить следователь. Уголовному делу о боевиках, причастных к делу о псковских десантниках, перевалило за 40. И почти на всех судебных заседаниях показания дают только засекреченные свидетели. А прямых доказательств, как правило, нет. Довольно часто под пытками люди оговаривают совершенно незнакомого человека. На суде отказываются от своих показаний, настаивая на том, что сведения получены под пытками во время допросов. Но эти показания уже никому не нужны, суд их не слышит. Были случаи, что во время пыток люди не выдерживали истязаний и кончали жизнь самоубийством", - сказал он.

Он считает, что ответственность за нападение боевиков на Ингушетию должны были понести и руководители силовых структур. "В то время активных боевых действий уже не велось в Чечне, но были локальные проявления боевиков. В то время на территории Ингушетии еще функционировали палаточные лагеря беженцев. Можно было сотрудникам спецслужб МВД, где имелись или же должны были быть специалисты по работе с населением, так вот этим специалистам нужно было почаще бывать в таких лагерях беженцев, беседовать с ними, встречаться с теми, кто в ту страшную ночь потерял сына, мужа. Есть вполне оправданные претензии к тогдашнему руководству республикой, к силовым структурам. И конечно же, большой вопрос к федеральному руководству: почему не предъявлено кому-нибудь из представителей властных структур, из руководителей правоохранительных органов республики обвинения по статье за халатность. Ведь многие из жителей республики уверены, что подобная трагедия не могла произойти без попустительства чиновников", - считает сотрудник Центра по защите прав человека "Мемориал"**. 

Глава Комитета "Гражданское содействие"** Светлана Ганнушкина** указала, что идет процесс разрушающих конфликтов внутри наций. "Это мы видим на примере современного чеченского общества. Это показали и события двадцатилетней давности в Ингушетии. И все это происходит, как нам декларируют, в демократическом обществе", - возмутилась она. 

К сожалению, демократические институты в нашем обществе сейчас по-настоящему не реализованы, подчеркнула правозащитница. Только в воспитанном гражданском обществе, там где слышны голоса всех меньшинств и прежде всего науки, ответственной за развитие демократических институтов, можно говорить о демократическом обществе. А то, что сейчас происходит, приближается к тому, что в древней Греции называлось охлокра́тией, где критос – толпа , охлос – власть, когда демагогия, тирания большинства и господство страсти преобладают над разумом", – привела пример из античности Светлана Ганнушкина, сославшись при этом на реплику в то время президента России Дмитрия Медведева о судебной системе.

 Отвечая на вопрос юристов, почему так мало оправдательных приговоров, глава страны ответил: "Почему мало оправдательных приговоров? Вообще, это психологическая проблема. Оправдательный приговор, это по сути противопоставление позиции суда позиции следствия. И на это судье зачастую пойти довольно сложно, даже по психологическим, даже по профессиональным или, если хотите, по корпоративным соображениям. И это очень важный индикатор" (https://pravo.ru/news/view/20749/ Медведев: "Судье психологически сложно вынести оправдательный приговор"). О каком развитом демократическом обществе здесь можно говорить?"

* организация ликвидирована по решению суда.

** внесены в реестр иноагентов.

*** деятельность компании Meta (владеет Facebook, Instagram и WhatsApp) запрещена в России.