Армянские журналисты указали на специфику чрезвычайной ситуации из-за коронавируса

НАСТОЯЩИЙ МАТЕРИАЛ (ИНФОРМАЦИЯ) ПРОИЗВЕДЕН И РАСПРОСТРАНЕН ИНОСТРАННЫМ АГЕНТОМ ООО "МЕМО", ЛИБО КАСАЕТСЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ИНОСТРАННОГО АГЕНТА ООО "МЕМО".

Режимы чрезвычайной ситуации, которые вводили в Армении в 1988 и 2008 году, люди воспринимали, как попытки властей оказать на них давление и запугать, а нынешние ограничения из-за коронавируса общество в целом воспринимает, как желание защитить их от опасности, считают опрошенные "Кавказским узлом" журналисты.

Как писал "Кавказский узел", С 16 марта в Армении в связи с коронавирусом действует чрезвычайное положение, запрещены мероприятия с участием более 20 человек. В страну закрыт въезд из 16 стран. В учебных заведениях объявлены каникулы. 20 марта парламент Армении одобрил поправки в Административный и Уголовный кодексы, которые предусматривают крупные штрафы за нарушение режима карантина или предписания о самоизоляции, а в случае массового заражения людей - до пяти лет лишения свободы. 11 журналистских и общественных организаций обратились к правительству с призывом отменить ограничения для СМИ.

Чрезвычайные положения, вводимые в Армении в разные годы отличаются, и сравнивать их по строгости сложно, сказал корреспонденту "Кавказского узла" глава Ереванского пресс-клуба Борис Навасардян.

В 1988 году ввели комендантский час, и после определенного времени запрещалось выходить на улицу без особых пропусков. "Подавляющее население страны восприняло введение чрезвычайного положения как действие против интересов армянского народа. Люди считали, что имеют право на митинги в поддержку своих требований присоединения Нагорного Карабаха к Армении. И фактически это восприняли как ограничение их свобод внешними силами", - рассказал Навасардян.

Попытки обойти ограничения были, но это были частные случаи, так как люди понимали, что силовики будут строги, поэтому достаточно дисциплинировано следовали требованиям (комендантского часа), добавил он.

Глава пресс-клуба рассказал, что особенность чрезвычайного положения 2008 года была в том, что применялись большие ограничений, чем было прописано в постановлении об особом положении. Фактически чрезвычайное положение было объявлено только в Ереване, но ограничительные меры действовали по всей стране, пояснил Навасардян.

"В 2008 году также большая часть общества воспринимала введение чрезвычайного положения, как враждебное действие и следовало ограничениям только в силу страха и опасения за свою безопасность. Для средств массовой информации была введена предварительная цензура. Многие из них  из-за этого прекратили свое деятельность, так как были лишены возможности информировать общество", - отметил он.

При этом он отметил, что при нынешнем чрезвычайном положении и в 2008 году непонятно, кто следит за выполнением ограничений по части, касающейся средств массовой информации. В частности, непонятно, кто определяет, какая публикация сеет панику, а какая нет. Требование удалить новость предъявляет полиция, однако возникал вопрос, компетентна ли полиция определить, что публикация сеет панику, сказал Навасардян. "Нет документа, в котором был бы указан орган, который получил бы такие полномочия (определять, какая публикация сеет панику). Сходство (чрезвычайных положений) в том, что в 2008 году приходили люди, которые указывали, что может быть опубликовано, а что нет. Но они не показывали какого-либо документа о своих полномочиях. Кто уполномочил, кто они такие, и кто был бы ответчиком, если, скажем, кто-то посчитал бы нужным обратиться в суд, было непонятно", - подчеркнул Навасардян.

По его наблюдениям, сегодня подавляющее большинство общества сознательно относится к необходимости ограничительных мер, в том числе касательно прессы. Навасардян считает, что это обусловлено уровнем доверия (в обществе) к премьер-министру Николу Пашиняну, который лично информирует граждан о ситуации с коронавирусом, в том числе и в прямом эфире в Facebook.

"Подобного авторитета не было ни в 1988 году, ни в 2008 году. Люди воспринимают введение чрезвычайного положения как меру, принятую в их интересах... Может, чересчур строгие меры, может, и не нравятся, но в целом решение о введении положения общество одобряет", – подчеркнул он.

Власти вынуждены были ввести ограничения для средств массовой информации, считает журналист Арташес Хачатрян.  "Большинство оппозиционных средств массовой информации контролируются прежними властями. С первых дней подтверждения заражения коронавирусом оппозиционная пресса начала распространять панику, что подействовало на общество и создало нервозность для властей. Поэтому власти так болезненно отреагировали", – сказал он корреспонденту "Кавказского узла".

Чрезвычайное положение в 1988 году было связано с карабахским движением, указал журналист. "Армянское общество сплотилось вокруг цели, несмотря на попытки Центра сломить его. Спитакское землетрясение в декабре 1988 года еще больше сплотило (армян). С трагедией Карабахское движение обрело мощь", – поделился воспоминанием Хачатрян.

По его словам, люди старались не нарушать комендантский час, а представители комитета "Карабах" сами призывали население следовать ограничениям. Демонстрации проходили днем, поэтому по ночам ходить не имело смысла, пояснил он.

Журналист рассказал, что военные патрулировали не только улицы, но и ереванские дворы. "Если случалось задержаться в гостях, приходилось оставаться на ночь. Моего знакомого – водителя такси, патруль перехватил прямо во дворе. Припарковался, дошел до подъезда, а там его задержали. Пришлось ему до утра сидеть в комендатуре", – рассказал Хачатрян.

В 2008 году после беспорядков власти опасались новой волны протестов, продолжил он. "Власти испытывали нервозность и понимали, что если вспыхнет (новый протест), то с ним не смогут справиться. Достаточно было одной искорки... Хотя комендантский час не объявляли, в те дни город патрулировала полиция. Не позволяли собираться в группы, особенно в центре Еревана. В основном гоняли молодежь в центре», - заключил журналист.

У объявленных в Армении в разные годы чрезвычайных положений есть своя специфика, считает писатель и журналист Ашот Газазян. По его словам, чрезвычаные положения 2020 года и 1988 года не стоит сравнивать. «Чрезвычайное положение (1988 года) предполагало (в случае нарушения) удары дубинками по спине и ограничения передвижения после комендантского часа, у пресса были серьезные ограничения. При нарушении условий комендантского часа люди попадали в комендатуры, но обычно их можно было легко вызволить, если речь шла о бытовом нарушении, а не умышленном. Тогда, все ощущали себя немного революционерами, разваливался СССР, был разгар Карабахского движения, войны за независимость Арцаха (самоназвание Нагорного Карабаха)», - сказал он корреспонденту «Кавказского узла».

При чрезвычайном положении в 2008 году до выхода газет, особенно ангажированных, публикации корректировались главными редакторами, которых инструктировали свыше, продолжил писатель. «В 2008 году на улицах города погибли десять человек, было ранено свыше 250 человек, сотни были арестованы. Это отставило отпечаток на настроениях в обществе. Был страх, который основывался на том, что если власть пошла на расстрел демонстрантов, она может пойти и дальше», - заявил Газазян.

Сейчас я не ощущаю гонений на свободу слова, чрезвычайный режим содержит в себе один посыл – следите за собой и будьте осторожны, чтобы не подхватить заразу, которая сегодня дошла до нас, подчеркнул он. По мнению Газазяна, ограничения, которые регулируют деятельность прессы в режиме чрезвычайного положения – вынужденные, направлены на то, чтобы исключить манипуляции.

"Большинство прессы подконтрольно прежним властям... Никол Пашинян не стал менять главредов, для него свобода прессы приоритетна. Поэтому большинство медийного поля автоматически стали оппозиционными, и они часто манипулируют, искусственно нагнетая обстановку", – пояснил писатель.

Газазян считает, что после развала СССР и обретения независимости Нагорного Карабаха Армения находится в перманентном состоянии чрезвычайного положения. "Армения, в принципе, вынуждена жить по тем же законам, поскольку конфликт не урегулирован", – пояснил он.

В связи с чрезвычайными положениями можно еще вспомнить расстрел парламента в 1999 году, считает Газазян. Хотя тогда особый режим не был официально не объявлен, но люди ощущали, что что-то не так и, что каждый должен быть собран и ответственен, заключил он.